Год активного солнца - [159]

— Это имеет какое-либо принципиальное значение?

— Возможно, что никакого. Просто в нашем деле нужна точность. Итак… домработница утверждает, что оставила вас наедине с академиком. Прошу припомнить, в котором часу вы покинули его квартиру? Вот здесь уже точность имеет большее значение.

— Извольте. Я попрощался с академиком в пятнадцать минут второго. А выстрел прозвучал ровно в два часа.

— А вам откуда это известно? — изумился следователь, хотя потом попытался сделать скучливую мину, словно ответ на этот вопрос совершенно его не занимал.

— Но сначала я сам хочу задать вам один вопрос, если это, конечно, не противоречит процедуре допроса. — Последние слова я произнес с легкой иронией.

— Прошу вас.

— Откуда милиции стало известно о самоубийстве академика?

— Кто-то позвонил, но не назвался.

— И что же он вам сказал?

— Что академик Леван Гзиришвили покончил с собой.

— В котором часу это случилось?

— Точно в два часа.

— То-то и оно! — воскликнул я с волнением в голосе.

— Прошу прощения, но почему это вас так взволновало?

— Мое предположение подтвердилось. Для меня это имеет важное психологическое значение. А для вас это, может быть, не так уж важно.

— Как вам должно быть известно, для следствия все представляет большой интерес.

— Я окончательно убедился в том, что в милицию за мгновение до смерти позвонил сам академик.

— Сам? — изумился следователь. — Вполне возможно.

Пауза.

Наши руки одновременно потянулись к сигаретам.

— А теперь я тоже задам вам один вопрос, только, ради бога, не сочтите, что я в чем-то вас подозреваю…

— Слушаю вас.

— Каким образом вы узнали, что Леван Гзиришвили погиб точно в два часа?

— Мне не придется долго искать ответа на этот вопрос. Как я уже говорил, с академиком Гзиришвили я распрощался в пятнадцать, а может, и в шестнадцать минут второго. Потом я вышел на улицу и сел в свою машину.

— В машине вы были один?

— Это имеет какое-нибудь значение?

— Решающего — нет.

— Но какое-то, видно, все же имеет…

Следователь наверняка чувствует иронию, нет-нет да и проскальзывающую в моем тоне, но не подает виду.

— Повторяю, решающего — нет, это все канцелярские мелочи… Если вы не желаете, то можете не говорить, кто был с вами в машине.

— Чтобы все было ясно с самого начала, скажу вам, что в машине со мной находилась девушка, которую я люблю. И, между прочим, пользуюсь взаимностью. Надеюсь, никаких иных канцелярских уточнений не требуется?

— Кажется, я не говорил вам ничего обидного.

— А я и не обижаюсь. Сразу скажу о том, что считаю наиболее существенным. Но предупреждаю заранее: моя информация вас несколько удивит… Если профессия и положение вам позволят, прошу не скрывать эмоций. Так что подготовьтесь.

Я сам удивляюсь своему спокойствию, словно бы вовсе и не я столько пережил. Я курю и смотрю следователю прямо в глаза.

— Я уже подготовился. Слушаю вас! — улыбается он.

— У вас есть чувство юмора, и это хорошо. Но я не собираюсь шутить. То, что я сейчас сообщу, может показаться невероятным. Вполне возможно, вы даже поставите мне это в вину. Вас интересует, откуда мне известно, что академик Леван Гзиришвили застрелился точно в два часа, само собой разумеется, по моим часам? Итак, я знал, точнее, почувствовал, что мой учитель решился на самоубийство. При прощании я увидел в его глазах печать смерти. Взволнованный и задыхающийся, я вышел на улицу, сел в машину и терпеливо стал дожидаться звука выстрела.

— Невозможно!

— Что в этом невозможного?

— Вы узнали, прошу прощения, почувствовали, что академик и, насколько я знаю, ваш руководитель и близкий вам человек собирается покончить с собой, и преспокойно вышли на улицу уселись в машину и терпеливо дожидались выстрела?

— Вот именно. Вы прекрасно вникли в сущность этого эпизода. — Что и говорить, «сущность эпизода» я произнес с убийственной иронией. — Тем более удивительно, почему это показалось вам невозможным.

— Как же так, вы почувствовали что-то неладное… — не сводя с меня глаз, он шарит по столу в поисках сигареты… — и вместо того, чтобы успокоить или переубедить человека, бросили его на произвол судьбы и уселись в машину, ожидая, пока он наложит на себя руки?

— Я вас предупредил, что мое сообщение вызовет в вас резкую реакцию.

— Откуда вам стало известно, что он застрелился из револьвера? — словно уличив меня в противоречии, спросил следователь.

— Уважаемый товарищ следователь, в вашем голосе мне почудились несколько иные нотки.

— Какие такие нотки?

— Вы заговорили так, словно ведете допрос обвиняемого!

— Прошу прощения, — сконфуженно улыбнулся следователь и несколько сник. — Но ваш рассказ так взволновал меня.

— Погодите. Сначала я отвечу на ваш вопрос. Леван Гзиришвили вряд ли повел бы себя как женщина либо шизофреник. Он не стал бы вешаться, травиться или бросаться в окно. Револьвер ему подарил его друг после окончания войны: пригодится, мол, в горах, ведь наша лаборатория в горах. Вот и пригодился…

— Еще раз прошу прощения, если я не так что сказал, но, поймите правильно, меня сильно взволновала эта несколько необычная история. Но еще больше взволновал… нет, нет, слово «взволновал» ни в малейшей степени не может выразить моего состояния, — возмутил, не в обиду будь сказано, ваш поступок. Как вы, любимый ученик академика, проникнув в его намерение, могли бездействовать и ждать? Ждать, по вашему же выражению, звука выстрела? Вы целых сорок пять минут ждали трагической развязки. Допустим, он отложил бы самоубийство до утра. И что же, вы преспокойно сидели бы в машине до самого утра, только чтобы убедиться в истинности своего предположения? Неужели сердце не подсказало вам выхода, неужели вам не было жаль старика? Неужели вам даже в голову не пришло как-то поддержать, подбодрить, наконец, просто отговорить его? Кто знает, может, одно ваше доброе слово, один подбадривающий взгляд сумели бы заставить его отказаться от своего рокового шага? Но больше всего меня поражает, как вы смогли в течение столь длительного времени невозмутимо ждать ужасного исхода? Простите, но меня немало удивляет и эта ваша спокойная, сдобренная иронией и сарказмом речь. Словно бы вы рассказываете мне о некоем незначительном происшествии. Скажу откровенно, я не верю вашему рассказу и в глубине души надеюсь, что вы просто изволите шутить. Но тут же добавлю, если вы действительно пошутили, шутка ваша явно не удалась!