Гном - [39]

— …А на носилочках, на носилочках, — с непередаваемым злорадством полушипел полувизжал он, — как весь советский народ, в едином порыве…

Под конец, уже собираясь отбывать вовсвояси, он хотел было вычесть каким-нибудь манером и поезда заводских узкоколеек вместе с локомотивами, но Берович преодолел-таки морок и проговорил, сорванным голосом, но угрожающе:

— А вот это уже прямое вредительство! Слышите?!! Вредительство!!!

Сам факт возражения настолько поразил товарища Мехлиса, что он вспомнил что-то такое: как будто бы был какой-то авиазавод, делами которого Вождь интересовался лично. Его визит сюда, вообще-то, являлся результатом недоразумения: плановая проверка, не более того. Ни он не был в курсе того, куда именно едет, ни Вождь не имел понятия о конкретной цели его визита. Сталину и в голову не могло прийти, что кто-то без спросу сунется на 63-й, а потому и запрета не было. И тогда Лев Захарович отключил сцену, словно поворотом рубильника. Как будто перед этим ничего и не было. И не то, чтобы он чего-то боялся. Произнося те самые заветные слова и действуя в их духе. Вгоняя при их помощи всякого рода, — да любых! — деятелей в страх, ужас, и позорную панику. Заставляя их подчиняться любым, даже иррациональным приказам свыше. Он мог быть уверен в своей нужности и незаменимости. Потому что готовность всех подчиняться беспрекословно и без раздумий была для дела Партии куда важнее, нежели целесообразность в любом отдельно взятом случае, даже самом важном. Вождь простил бы ему любой перегиб, потому что он был предан безусловно и безгранично. Его не имело смысла ликвидировать и бесполезно – наказывать как-то еще. Боязни не было. Просто любое отношение Вождя было для него свято и вне обсуждения. Только это и больше ничего. Грузовики угнали. На 63-м сделали новые, и не стали жаловаться, поскольку знали Мехлиса и заранее почитали любые возражения совершенно бесполезными. Им и в голову не могло прийти, что сей разрушительный визит мог произойти без ведома Хозяина.

Недоразумения на этом не прекратились. Поскольку Вождь никак не выразил своего отношения к его поступку, попросту не имея о нем никакого понятия, а Мехлис решил, что принял в тот раз верное решение. И поэтому, в ходе очередного своего террористического вояжа, не миновал и 63-го завода. На этот раз, правда, их предупредили заблаговременно, и потому грузовики были сокрыты в окружающем ландшафте, точно так же, как предки во времена оны скрывали в лесах скот: от кочевников ли, от княжьих мытарей, — безразлично. Поэтому на сей раз нарком нашел повод к возмущению и, по совместительству, свой кусок кровавой плоти, посетив столовую. Он выгреб и вывез подчистую все запасы провизии без разбора, мотивируя это тем, что: "Н-на фронте бойцы с-сидят на одной "шрапнели", а тут!!!". Тыловики, да к тому же, наполовину, враги народа и вражьи отродья, "Ж-жрут тут, понимаете, раз-зносолы!". Берович, которого система, со временем, все-таки пообтесала, промолчал бы, наверное, и в этот раз, и недоразумение скорее всего, продолжилось бы наряду с разрушительными визитами товарища Мехлиса, но Карина Морозова, которой было все равно, без его ведома воспользовалась "вертушкой", подробно обрисовав ситуацию. И назвалась. Несколько дней длилось пугающее молчание, а потом их вызвали в Кремль. Обоих.

— Вот расчет, товарищ Сталин, — Берович положил перед собой тощенькую папку, — отвлечение примерно шести процентов мощностей на производство необходимого автотранспорта позволило увеличить производство основной продукции на 18–20 процентов ежемесячно и не потребовало привлечения дополнительных трудовых и материальных ресурсов. Просто за счет экономии и повышения производительности. На двадцать дней раньше намеченного перейти на выпуск нового модельного ряда, истребителей "Як-7С" и мотора "Индекс 107" на сорок шесть суток. Мы понимаем всю напряженность положения на фронте и важность автотранспорта, но все-таки вынуждены настаивать, чтобы впредь заводской спецтранспорт считался производственным оборудованием и неотъемлемой частью завода…

Карина Морозова, слыша в его речи, в самом тоне ее оттенок просительности, продолжала смотреть чуть в сторону и вниз, сохраняя на лице бесстрастное выражение, и только чуть заметно поджимала узкие губы. Из опыта своей недолгой еще жизни она вынесла малое число твердых принципов. Одним из главных было: Никогда Никого Ни о чем Не проси. Прямо или косвенно, так или иначе, рано или поздно, это непременно аукнется, и будет только хуже. И вдруг, неожиданно для себя услышала, что Сталин обращается к ней.

— Товарищ Морозова…

— Гражданка. Морозова. — С расстановкой проговорила она. — Так ко мне обращаются представители советского руководства и Органов.

— Я имею достаточно полномочий, чтобы решать подобные вопросы самостоятельно, без согласования. Товарищей уведомят. Считайте это прямым распоряжением.

— Да, товарищ Сталин.

— Товарищам хотелось бы заслушать… вашу версию происшедшего.

— Присутствующий здесь нарком контроля, гражданин Мехлис, явившись на завод № 63 шестнадцатого декабря 1941 года с явно вредительскими целями, самоуправно реквизировал пятьсот единиц совершенно необходимого в производственном процессе оборудования, тем самым преступно превысив свои служебные полномочия. Руководство завода в лице директора, товарища Постникова, проявило недопустимую мягкотелость, граничащую с преступной и выполнило явно незаконный приказ. Результатом преступного головотяпства, если не сознательного вредительства, гражданина Мехлиса и потворства ему со стороны руководства завода явилось снижение месячного выпуска основной продукции и дезорганизация производства. Расчеты в "Приложении 2" к докладной записке, направленной руководству страны, оценивают ущерб в сто сорок-сто шестьдесят планеров истребителей и восемьдесят-сто моторов, которые не были произведены и отправлены во фронтовые части.