Гном - [38]

Раньше товарищ Сталин знал только одного человека, совершенно свободного от ярма всякого рода предрассудков, вроде принятой в обществе морали, этикета, корректности, правил приличия или химеры, именуемой совестью. Теперь выходило, что есть, как минимум, и еще один. Первое, трехлетней давности еще впечатление оказалось верным: парень был опасен. Но не сейчас, а когда-нибудь потом, не вот еще. Сейчас он был явным образом еще слишком молод и глуп. Потому что свобода от предрассудков вовсе не значит, что об этом должны знать окружающие. Что об этом можно орать во всеуслышание, и, тем более, всячески афишировать свои свободные взгляды на всякие такие скользкие вопросы. Такого рода декларации, высказанные публично, ровным счетом ничего не дают, зато являются безошибочным показателем глупости автора. Такими были Каменев и Зиновьев. Таким был сам Троцкий. И поэтому он никогда не сомневался, что, в конце концов, одолеет их всех. Таким, при всем своем, казалось бы, незаурядном уме, был даже Старик. А вот сука-Гитлер относился к той же породе совершенно явно: не скрываясь, орет на весь мир, кого он еще угробит и чей вопрос решит окончательно, предупреждая врагов и лишая последних иллюзий всех заинтересованных лиц. Так что он одолеет и его, потому что исключений до сих пор не было. И этот парень такой же. По крайней мере пока. И поэтому главнокомандующий решил проявить гибкость и принял особое решение для особого случая, и не ошибся. Берович получил статус представителя Ставки на заводе. Теперь его не слишком-то определенные полномочия не уступали полномочиям какого-нибудь из промышленных наркомов. Позже, в глубокой старости, Берович одной из главных заслуг и одним из высших достижений своей долгой и плодотворной жизни будет считать то, что полномочиями этими он воспользовался, в общем, правильно: не мелочась излишне и, с другой стороны, не впадая в смертный грех "общего" руководства. Но завод после перебазирования обрел новый номер, до конца войны став 63-м, и никак иначе.

— Эт-то что? — Нарком остановился столь стремительно, что кто-то из сопровождающих пролетел по инерции вперед, не успев затормозить. — Я спрашиваю, — что это т-такое?!!

Выпученные глаза и разлившаяся по дубленому лицу бледность свидетельствовали о том, что возмущение его и глубоко и непритворно. Так регируют, к примеру, явившись домой и застав любимую жену с любовником, так ска-ать, in flagranti. Берович недоуменно посмотрел туда, куда был обращен возмущенный взор товарища Мехлиса и по-прежнему не обнаружил ничего необычного. И, тем более, ничего сколько-нибудь достойного столь бурного негодования.

— А что случилось, товарищ нарком?

Но тот был настолько вне себя, что ему понадобилось хорошенько вздохнуть, прежде чем он сумел ответить, как положено и как он считал нужным в сложившейся вопиющей ситуации.

— Бойцы, — проскрипел он ржавым голосом, — под Москвой… Кровь… А они… Здесь… Враги…

И он в лучших традициях полез в кабуру за именным оружием, как будто был на фронте и лицезрел перед собой командира-труса и паникера, отказавшегося немедленно и вместе со всеми бойцами героически гибнуть под гусеницами немецких танков, но оружие, столь же традиционно, застряло в кобуре, и он никак не мог его выдернуть…

Не сразу и не вдруг до Сани дошла суть бури. Грузовики. Без которых было никак, и которые они после недолгих, но мучительных колебаний почли за благо сделать для собственных нужд сами. Яковлев с Саниной подачи рассчитал, что выигрыш от этого далеко покроет вынужденные затраты буквально за месяц. Все привычки, вся натура советского хозяйственника восставала против этого вопиющего безобразия, но против цифири протестовать было уж очень глупо, а ошибаться Владимир Яковлев попросту не умел. Потому что, как правило, заранее знал примерный порядок цифр, а в ходе виртуозных расчетов только уточнял и проверял. Решение претворили в жизнь в особом стиле, столь характерном для Беровича и, впоследствии, для всего 63-го завода вообще: без малейшей кустарщины, по наилучшему проекту из безукоризненных материалов по доведенной до возможного совершенства технологии, но (или лучше: "и поэтому"?) теми же силами и без дополнительного снабжения. Полученная экономия позволяла. Такой подход неизменно окупался и прежде, и потом. И в данном случае.

— …напрягают последние силы, задыхаясь без необходимой техники! Когда Верховный главнокомандующий товарищ Сталин вынужден лично делить танки и грузовики между фронтами! Решили, что им все можно? Что они имеют право на какие-то привилегии? Не-ет…

Чем дальше, тем больше нарком контроля распалялся, входя в раж и сознательно вводя себя в него все сильнее и сильнее. Избранные, безотказные, прошедшие многолетнюю селекцию слова действовали с силой заклинания и на него самого. Как молитвы, став, кажется, вовсе привычными, тем не менее действуют на правоверного. А суть заклинаний сводилась к тому, что грузовики нарком требовал отдать фронту. Все пять сотен несокрушимых, безотказных пятитонок. Попытки как-либо объяснить необходимость машин для производственного процесса неизменно вызывали обратную реакцию, и нарком только больше закусывал удила, норовя вырвать из живого тела завода еще больший кусок кровавого мяса: уже не корысти ради, а так – чтоб неповадно было.