Гнев Гефеста - [49]

— Отставить! — весело приказал я. — Отдых продолжается. Будем загорать, купаться, развлекаться.

Мое хорошее настроение и предложение не обрадовали ее. Она была чем-то удрученная, рассеянная, даже не поинтересовалась, как прошли испытания, успел ли я предупредить Игоря.

— Нет, — покачала она головой. — Мне надо ехать.

— Что случилось? Кто тебя обидел?

Она пожала плечами.

— Никто. Просто пора.

— Ты обещала провести со мной весь отпуск.

— Но ты-то… сбежал.

Ах, вот что ее обидело! Я стиснул ее в объятиях и поцеловал.

— Не сбежал, совесть позвала в дорогу, и ты знаешь это. Так что перестань кукситься, разбирай чемоданы, переодевайся. Позавтракаем — и на пляж.

Ольга нехотя подчинилась.

Она надела легкий цветастый сарафан, который ей очень шел, сунула в сумку купальник, полотенце.

— Ты забыла часы, — напомнил я, случайно глянув на ее загорелую руку, у запястья которой белела полоска от браслета. Эти золотые часики я подарил ей в Москве перед поездкой сюда, в Батуми.

Ольга совсем скисла, села на диван и опустила голову.

— У меня их украли, — сказала чуть слышно.

— Из-за этого ты и расстроилась? — обрадовался я. — Невелика ценность, купим новые. Деньги-то целы? — вспомнил я свой пятирублевый остаток в кармане, остальные, около пятисот рублей, были у Ольги.

Она кивнула.

— Хорошо, что я забрала их из чемодана и спрятала.

— Так у тебя здесь украли? — удивился я. — Что еще взяли?

— Больше ничего, — почему-то смутилась Ольга. — Может, еще где… или сама потеряла, — добавила неуверенно она. — Я только утром хватилась…

— Идем завтракать.

На первом этаже гостиницы работал буфет. Мы спустились туда и заказали яичницу с сосисками, чтобы долго не ждать, по стакану чая и кефира. Хотелось выпить, но я сдержался: день обещал быть жарким, и лежать на солнце под градусами небезопасно. Из головы не выходила история с часиками, что-то мне в ней не нравилось. Я вспомнил, что, переодеваясь, оставил в костюме удостоверение личности, и решил подняться за ним — чего доброго, могут и его стащить.

В номере орудовала уборщица, черноглазая вертлявая девушка лет восемнадцати.

Я взял удостоверение, и у меня мелькнула идея. Пошарил в тумбочке, заглянул под кровать.

— Что-нибудь потеряли? — участливо спросила девушка.

— Часики жены куда-то запропастились. Вы случайно не видели?

— Нет. Я только что начала приборку.

— А вчера вы убирали?

— Вчера этот номер остался вообще не убранным. До обеда мы меняли белье, а потом послали клумбы прополоть. А вечером сунулась сюда, тут молодой человек. Я не стала беспокоить.

— Молодой человек? — Мои глаза, наверное, стали квадратными — рассмешили девушку. — Вы не ошиблись?

— Еще чего. Я поначалу тоже удивилась — а где же вы? Да мало ли…

— Я к другой ходил, — решил шуткой отделаться я, жалея, что затеял этот разговор, но изобразить веселую и беззаботную мину не удалось — сердце уже жгла обида и возмущение: Ольга, которую я чуть ли не боготворил, перед которой считал себя виновным!..

— Вот она и отплатила вам. И внакладе не осталась: мужчина-то — орел!

— А я, по-твоему, не орел?

Девушка окинула меня взглядом с ног до головы.

— Ничего. Но тот — высокий, голубоглазый, плечи — во! — она развела руки. — В общем, красавец.

Каждое слово девушки причиняло мне боль и унижение, и я поспешил ретироваться.

Ольга увидела меня и испугалась.

— И у тебя что-нибудь пропало?

Я постарался взять себя в руки.

— Все в порядке.

Мы закончили завтрак и отправились на пляж.

Я так был удручен сообщением девушки, что плохо воспринимал окружающее, не слышал, что мне говорила Ольга. Голову сверлила одна мысль: как проучить мою ненаглядную пассию за измену, за ложь, за надругательство над моими чувствами? Утопить? Задушить? Оставить в Батуми без денег?.. Бред какой-то… В любых ситуациях надо оставаться мужчиной. Пусть ей будет стыдно, и пусть она раскаивается за свой поступок.

Скоросветов не раз говорил: «Испытатель — это концентрированная сила воли, мгновенная реакция, умение пойти на риск». Не знаю, через какие очки он смотрел, но эти качества во мне обнаружил и выдвинул в ведущие. Наверное, правильно поступил: я быстро пришел в себя и сделал вид, что ничего не случилось, стал шутить, рассказывать, как добирался на попутных и перекладных на полигон, ожидая, когда Ольга сама признается во всем. Не признается — сегодня же поставлю точку на нашу любовь. Пусть возвращается к своему Лободе, может, он не побрезгует целовать обслюнявленные кем-то губы…

Проговорили с полчаса, Ольга так и не открывалась; собрался подремать — ночь-то я почти не спал, — как вдруг заметил вздрогнувшие у Ольги губы, заметавшиеся в испуге глаза; и вся она затрепетала, сжалась в комочек.

Я посмотрел туда, откуда отпрянул ее взгляд, и увидел входивших на пляж мужчину и женщину. Ему лет тридцать, высокий, атлетически сложенный блондин в ярко-оранжевой тенниске и светлых, хорошо отутюженных брюках; ей — за сорок, возможно, и все пятьдесят — за косметикой не разберешь, — тоже высокая, симпатичная, в роскошном шифоновом платье, просвечивающем до не менее роскошной комбинации с кружевной отделкой. Они шли не спеша, величественно — прямо-таки Аполлон и Афродита, — свысока посматривая на распростертых у их ног плебеев, увлеченные, упоенные только своей любовью.