Гнев Гефеста - [42]

Таримова поднялась.

— Я пойду. Просьба тетрадь не потерять и вернуть мне, как только все выясните.

Едва за ней закрылась дверь, Гусаров открыл тетрадь.

ИЗ ДНЕВНИКА АНДРЕЯ БАТУРОВА

…Я стал бояться. Еще после того, когда испытывал новый парашют для выброски тяжелых грузов и попал в переплет: едва выдернул вытяжное кольцо, как почувствовал рывок и меня сразу начало опутывать стропами. Не успел понять, что происходит, как был скручен по рукам и ногам, словно преступник. В ушах нарастал свист воздуха, крутились, как в калейдоскопе, земля и небо. Перехлестнутый стропами купол тянулся за мной колбасой.

Я все видел, чувствовал, понимал, но ничего не мог поделать. На груди висел запасной парашют, а в наколенном кармане комбинезона лежал нож. Я изогнулся, поджал ноги, напряг все силы, прекрасно понимая, что разорвать опутавшие меня жгуты не в силах и десяток, как я, мужчин.

Вокруг все свистело, улюлюкало, хохотало, будто кто-то глумился надо мной.

Говорят, в минуту смертельной опасности человек способен на невозможное и необъяснимое. И я сделал это невозможное и необъяснимое — дотянулся до спасательного ножа.

Потом сидел в классе, медленно приходя в себя и осознавая случившееся. Позвонил телефон.

— Андрюша, поздравляю, — сказала жена ласково, чем немало удивила меня — раньше она никогда не поздравляла. — Зайди в бухгалтерию и не забудь купить своему Пончику (так я называл ее в лучшие годы нашей жизни) подарок. Понял?

Она не спросила, как я себя чувствую, что пережил, ее интересовало одно — деньги: даже в бухгалтерию подруге позвонила!

Я получил триста рублей «испытательских» и пригласил друзей в ресторан. В ту же ночь я ушел из дома…

Веденин, добрая душа, предложил мне отпуск — он понимал, что я пережил, догадывался, что в душе моей поселился страх, — но в то время признаться в трусости было выше моих сил. И я перед сном, чтобы избавиться от кошмаров, напивался. Думал, таким путем избавлюсь от стресса, но стоило мне протрезветь и вспомнить о пережитом, как нервы начинали шалить еще сильнее.

А надо было работать — подошло время испытания «Фортуны». Скоросветов после конфликта с Арефьевым был ко мне особенно благосклонен, и мне не хотелось его подвести.

Настал день испытания.

— Ни пуха ни пера, — пожелал мне Скоросветов и по-отечески положил на плечо руку. — Ждем тебя с победой.

За меня взялись специалисты: подсоединяли к телу датчики, помогали облачиться в снаряжение, проверяли приборы. Я шутил с ними, а на душе скребли кошки. Но и в то утро я еще не считал себя трусом: все испытатели перед самым обыкновенным, даже тренировочным прыжком испытывают волнение, легкую боязнь — так было со мной и ранее, — но то была совсем иная боязнь; эта же леденила душу. Мне не хотелось лететь на испытание «Фортуны», я был на грани отказа; только стыд перед товарищами, перед Ведениным и Скоросветовым удерживал меня. Все считали меня смелым и опытным, а Скоросветов — лучшим из лучших, и опровергнуть их мнение — значит поставить крест на своей карьере.

Я тогда позавидовал Игорю — Веденин предложил ему перейти в конструкторы-инженеры, а он, чудак, отказался. Сидел бы себе в кабинете, карандашиком пописывал. Ни ранних подъемов тебе, ни бессонных ночей, ни опасных ситуаций.

«Фортуна» пугала меня больше, чем первый прыжок с парашютом, первое испытание новой системы. Чем, я и сам не мог понять. Снова вспомнился тот случай, когда я был на волосок от гибели — скрутившие меня стропы, ужасный свист ветра в ушах, вырывающий из груди сердце…

И Ольга приехала совсем некстати. Перед отправкой на полигон мы до полуночи гуляли по городу, потом я остался ночевать у нее в номере, и Ольга заметила, что на душе у меня тревожно:

— Ты чем-то обеспокоен? — спросила участливо.

И ей я не мог признаться.

— С чего ты взяла?

— По глазам вижу.

— У меня ответственное задание. Завтра улечу, а дней через пять вернусь — и в отпуск!

— Значит, мне можно ехать? Пока подыщу там комнату или сниму номер…

— Поезжай.

Чтобы спать спокойно и не напугать своими кошмарами Ольгу, я снова выпил коньяку. Утром капитан Измайлов обнаружил у меня повышенное кровяное давление. Но мы давно нашли с ним общий язык, выпили не одну бутылку, и он понимающе подмигнул мне:

— В профилактории отдохнешь как следует.

Но и в профилактории, пока шла подготовка к эксперименту, я не обрел спокойствия. Нервы окончательно расшалились, и я с нетерпением ждал дня испытания. И вот он наконец настал. Измайлов послушал пульс, измерил кровяное давление, недовольно покрутил головой:

— Ты снова, того?..

— Что ты, Марат Владимирович, — усмехнулся я. — Где здесь возьмешь? И я бы тебя пригласил. Просто переусердствовал на физзарядке.

— Жулик ты, — не поверил доктор. — Смотри у меня…

Меня одели в доспехи, и мы с подполковником Грибовым направились к «Фортуне», установленной на специальном стеллаже и готовой к испытанию.

Около нее уже хлопотали пороховики, аэродинамики, прибористы-инженеры и механики всех профилей. Меня опустили в кресло, и я, глядя, как тщательно и заботливо готовят меня специалисты к полету, начал успокаиваться.

Через несколько минут подъемник поднял кресло вместе со мной и опустил в самолет-лабораторию. Летчик забрался в кабину, однако команды на запуск двигателя долго не поступало… Видно, ждали, когда ослабнет ветер. После двухдневного циклона и осенних южных ливней небо наконец прояснилось, но ветер все еще бесновался.