Глушь - [9]

Саттер размышлял над словами напарника. Он вспомнил Трея в молодые годы, до брака, до того, как в его жизнь вошли типичные общественные и домашние обязанности. Он был абсолютным животным, алкоголиком и тусовщиком.

«Девчонки вокруг него так и вились, — подумал Саттер. — Проматывал большую часть своих денег в барах, на клевые тачки и женщин».

Но жизнь изменила сержанта Уильяма Трея — изменила навсегда. Он использовал силу воли, чтобы превратить себя в хорошего человека, и теперь с ним происходили хорошие вещи.

Но что нужно сделать, чтобы такие же хорошие вещи произошли с Саттером?

Ему очень хотелось простой и хорошей жизни.

Казалось, Трей прочел его мысли, когда сказал:

— Хорошие вещи, шеф.

— Что?

— Хорошие вещи случаются с людьми, которые доверяют Богу.

Саттер посмотрел в окно. То, что говорил Трей, заставляло его чувствовать себя лучше. Он покачал головой.

«Трей, я знаю тебя уже почти тридцать лет, — подумал Саттер, — и я даже не догадывался, насколько ты религиозный человек».

— Это не такой уж секрет. — Трей спокойно потягивал кофе. — Живи по Божьим законам, и Он дарует тебе благодать.

В тот же момент глаза Трея широко распахнулись — он увидел фигуру у дороги. Это была женщина. Она сигналила и просила их остановиться. Именно тогда богобоязненный сержант Трей воскликнул:

— Иисусьи подштанники, шеф! Ты только взгляни на эти сиськи и задницу!

2

Часть первая

Патриция оставила те события позади, ведь прошло целых пять лет.

Пять лет с ее последнего визита в Аган-Пойнт.

Кадиллак спокойно преодолевал километр за километром, и, когда очертания города в зеркале заднего вида побледнели настолько, что слились с горизонтом, а шоссе уступило место извилистым сельским дорогам, слова, произнесенные давным-давно, всплыли непрошеными гостями из глубин памяти: «Боже мой, девочка. Как ты позволила этому случиться?»

Эти слова отец произнес через неделю после ее шестнадцатилетия.

Патриция вспомнила его взгляд и то, какие слова он выбрал, чтобы отчитать дочь.

«Будто я нарочно позволила этому случиться, — думала она, погружаясь в пучину отчаяния. — Будто хотела, чтобы это произошло».

Никогда больше чужие слова не причиняли ей такой боли.

Несмотря на душевное состояние, физически с ней все было в полном порядке. Ее прекрасная и до крайности эгоистичная любовная сессия с Байроном прошлой ночью оказала целительный эффект. Так что, отправляясь в путь с конечной точкой в Аган-Пойнте, она чувствовала себя неожиданно хорошо. Под аккомпанемент неторопливо поднимающегося солнца Патриция выехала на девяносто пятое шоссе и опустила крышу кадиллака. Ветер, слегка растрепавший ее волосы, казалось, очистил голову от всех ненужных мыслей. Ежедневный городской стресс, десятки, если не сотни рабочих вопросов — все осталось позади. Патриция чувствовала себя свежей. Новой. До тех пор, пока...

Хорошее настроение начало медленно угасать где-то на середине пути. Она прекрасно знала, что собирается сделать.

«Я снова пытаюсь отсрочить неизбежное, — думала Патриция. — Только и могу, что тянуть время».

В итоге она заехала в исторический район Ричмонда и потратила час на поиск места для завтрака. То же самое проделала и в Норфолке, только уже с обедом. Патриция превратила трехчасовую поездку в настоящее однодневное путешествие, как будто поздний приезд в Аган-Пойнт облегчил бы ее страдание. Да кого она обманывает?

«Я просто себя извожу», — безжалостно заключила Патриция.

Стали появляться знакомые дорожные знаки. Да, она уехала от изнурительного марафона успешной жизни в Вашингтоне, но лишь для того, чтобы попасть в другую психологическую ловушку, полную куда большего напряжения, чем каждодневная рабочая рутина. Указатели городов с такими названиями, как Церковь Бенна, Спасение и Чакитак, казалось, насмехались над ней, когда она мчалась мимо по Десятому шоссе. Барьеры, выстроенные за столько лет, таяли.

ДИСМАЛ СУОМП — 16 КМ

И еще больше указателей с незнакомыми названиями:

ЛАНТВИЛЬ — 9 КМ

КРИК-СИТИ — 18 КМ

МАЙОК — 48 КМ

«О Боже», — подумала Патриция.

Ее начало мутить, и из глубин подсознания всплыло еще одно непрошеное воспоминание. Однажды она обратилась к психологу, лысому проницательному мужчине, доктору Салли. Патриция была только на одном приеме сразу после возвращения из последней поездки в Аган-Пойнт пять лет назад, когда отчаяние захлестнуло ее с головой.

— Мы хороним травмы, — объяснял он. — Каждый по-своему, но с одним и тем же результатом. Некоторые люди разбираются с травмами, просто сталкиваясь с ними лицом к лицу, прорабатывая их. Другие предпочитают забыть их и больше никогда с ними не соприкасаться, потому что в этом нет никакой необходимости. Вы действуете по второму сценарию, Патриция, и в этом нет ничего плохого. Вы переехали и тем самым избавили себя от необходимости соприкасаться с местом, в котором получили травму.

«Место травмы», — она размышляла над странным термином. Но в конечном счете психолог был прав.

Она уехала так быстро, как только смогла.

— То, что случилось с вами тогда, мозг навсегда привязал к конкретной локации, — продолжил он, поглаживая пальцами пресс-папье в виде синей таблетки с огромной надписью «Стелазин». — Я бихевиорист и придерживаюсь консервативных взглядов в интерпретации человеческих поступков. Другие специалисты скажут вам, что убегать от своих травм нездорово. Что они остаются в вашей душе, даже если вы забываете о них. На мой взгляд, это неверная позиция в отношении проживания того, что с нами происходит. Если, покинув Аган-Пойнт, вы восстановили свою функциональность, значит, ваш способ сработал. Вы стерилизовали травму — отдалили от своей жизни настолько, что она больше не имеет к ней никакого отношения и не будет иметь, если вы сами того не захотите. Вам не нужны антидепрессанты и дорогостоящая психотерапия, чтобы справиться с травмой. Все, что вам нужно, — находиться подальше от области ее возникновения. И прямо сейчас вы успешно реализуете эту стратегию поведения: карьера юриста идет в гору, складывается брак. Я прав?