Глубокая, как река - [10]

Сэмюэль понял, что рассказал о себе неизмеримо больше, чем следовало. Обычно полковник был крайне немногословен в обществе малознакомых женщин, какими бы привлекательными они ему ни казались.

— К сожалению, мне не выпала честь участвовать в той знаменитой экспедиции. Просто у меня были кое-какие дела по ту сторону Миссисипи. Но вы мне так и не сказали, как вас зовут. Одно мне уже ясно: вы француженка. — И он уставился на Оливию глазами такой пронзительной синевы, что она поспешила отвести взор.

Его взгляд будто жег кожу, и девушка помимо воли реагировала на него совсем не так, как ей хотелось. Лицо пылало жаром, а румянец плохо сочетается с рыжими волосами. Черт бы этого Шелби побрал! Почему она не может ощущать себя естественно в его присутствии?

— Меня зовут Оливия Патриция Сент-Этьен. И, похоже, на сегодня я поневоле тоже к вашим услугам.

Вот именно! Так ему и надо, наглецу. Если бы только ей еще набраться смелости и ответить взглядом на его взгляд. И она заставила себя посмотреть в эти сверкавшие синие глаза, в которых при упоминании ее фамилии на долю мгновения мелькнул холодок. Но тут же на смену ему пришла улыбка, и Оливия решила, что ей просто показалось.

— Счастлив познакомиться, мадемуазель Сент-Этьен.

— Откуда вы узнали, что я француженка? — спросила она, все еще пытаясь понять, не ошиблась ли, приметив холодок в его глазах при упоминании имени Сент-Этьен.

— Хотя вы свободно говорите по-английски, в вашей речи проглядывает легкий французский акцент, — пояснил Шелби. Он не имел ни малейшего желания просвещать мадемуазель Сент-Этьен насчет своей матери-француженки.

— Нет ли у вас причин испытывать неприязнь к моим соотечественникам, господин полковник?

— Во всяком случае, не к прекрасной даме, только что спасшей мне жизнь, — галантно возразил он.

Оливия всегда распознавала фальшь в голосе собеседника — сказывалось воспитание отца, неудачливого игрока, который умел лучше подбирать слова, нежели выигрышные комбинации в покере. И девушка решила перейти в открытое наступление, дабы выяснить, как много готов рассказать ей Сэмюэль, либо уточнить, что он пытается скрыть.

— Скажите, а почему вас пытались убить? И кто это мог быть, по-вашему?

— Понятия не имею, — пожал плечами Сэмюэль. — Возможно, просто грабитель. За моего коня могли дать большие деньги.

— Конечно же! Именно поэтому грабитель первым делом пристрелил лошадь, чтобы беспрепятственно оттащить ее на живодерню, — съязвила Оливия и бросила на Шелби уничтожающий взгляд.

— Наверное, просто дрогнула рука, — нашелся Шелби. — Первым выстрелом он чуть не снес мне полчерепа. Лошадь упала в тот момент, когда я пытался ускакать и натянул поводья. К счастью для меня, грабитель оказался не очень метким стрелком.

— Судя по тому, как из вас хлещет кровь, не такой уж он плохой стрелок, — резко заметила она. Ее шерстяной шарф уже приобрел темно-красный цвет, особенно бросавшийся в глаза по сравнению с мертвенной бледностью, проступившей сквозь загар на лице полковника.

— Не извольте беспокоиться. Обещаю не падать в обмороке из экипажа и не пугать ваших лошадей, — ответил он с мрачной усмешкой. — Я бывал в худших переделках, а это пустяк, царапина.

— Для пустяковой царапины слишком обильное кровотечение, — возразила Оливия. — Как вам удается сохранять спокойствие, сознавая, что вы можете умереть от потери крови?

— Практика, дорогая мадемуазель Сент-Этьен, — небрежно бросил Шелби, не подавая вида, как ему плохо. Нестерпимо горела рана на руке, и каждая новая рытвина на дороге отдавалась болью в голове. Хотелось поскорее прилечь и забыться, но приходилось сидеть прямо и держаться из последних сил.

Возле бедной фермерской хижины на подъезде к Вашингтону Оливия придержала лошадей. У дороги возвышался сруб колодца, и рядом стояло замшелое дубовое ведро.

— Думаю, вам следует промыть раны, и надо остановить кровотечение, прежде чем вы перепачкаете всю обивку. Заодно поинтересуемся, не могут ли хозяева фермы снабдить нас бинтами. А если нет… — Оливия взбила пышные нижние юбки и закончила: — Придется использовать подручный материал.

Шелби высоко оценил ее напускную бодрость: он заметил, как девушка побледнела, взглянув на его окровавленную руку.

— Настал ваш черед пообещать, что не упадете в обморок под ноги лошадям, — поддразнил он ее.

Оливия презрительно фыркнула, спрыгнула на землю и стала высматривать обитателей фермы. С ветхого крыльца на девушку уставилась с подозрением лохматая желтая собака, грозно оскалив зубы.

— Никого не видно, — со вздохом заключила Оливия и повернулась к Сэмюэлю, который тоже вылез из коляски.

Полковник решительно направился к колодцу и здоровой рукой достал воды. Затем приподнял ведро, наклонился, облил себе голову и вновь опустил ведро в колодец.

Оливия молча наблюдала за ним. Шелби тряхнул головой и пригладил ладонью мокрые волосы. Во все стороны разлетелись жемчужные капли, радугой сверкая на солнце. Девушка почувствовала, как учащенно забилось сердце при виде тонких блестящих струек воды, стекавших по его мужественному подбородку и исчезавших за воротом мундира. «Я веду себя неразумно, очень неразумно, — подумала Оливия. — Да, он необыкновенно хорош собой и обаятелен. Но что я знаю о полковнике Шелби? Ясно одно: он замешан в какой-то тайной интриге и кто-то вознамерился его прикончить, но больше мне ничего не известно». Тем не менее приходилось признать, что ее неудержимо влекло к этому таинственному человеку.