Глаза Фемиды - [34]

Обои перклеивали вдвоем, а линолеум Антон перестилал само­стоятельно. Татьяна, не умея помочь в мужском деле, забиралась с ногами на подоконник, подстраивала гитару и пела специально для Антона его любимую: «Мой конь утомился...» И сама была счастли­ва, что хочет петь и что откуда-то голос взялся: «Я еще никому так не пела. Сослуживцы и не догадываются, что у меня голос».

В культотделе, точно, о талантах Татьяны никто не догадывался. Как никто не подозревал, что она тайком курит. Антон первым за­стукал ее на этом, учуяв табачный запах на кухне». У тебя бывают мужчины?» - заревновал он.

-  Да нет, это я балуюсь, по бабьей слабости, - смутилась Татьяна. И огорчилась: - Теперь ты меня уважать перестанешь...

-  А ты бросай! - предложил Антон.

-  Замуж выйду - брошу, - пообещала Татьяна.

-  Тогда выходи скорее, - не уступал Антон.

-  За кого?

-  А если за меня? - неожиданно для себя обронил Антон. Вопрос повис в воздухе без ответа. А Антон засомневался: «Куда я лезу? Из петли в ошейник? Но ошейник значительно притягательнее...

После девяти вечера Антон не засиживался, чтобы без нужды не объясняться в семействе. Прощаясь, он подставил щеку Татьяне: «Поцелуй, я надеюсь, заработал?»

Улыбчивая Татьяна вдруг посерьезнела и напряглась: «Не порти дружбы, Антон. Ведь нам и без того хорошо. Согласен?»

«Согласен, - пообещал Антон. - Тогда поцелуй по-дружески».

Татьяна вспыхнула, но все-таки чмокнула его в щеку и при этом легонько прикоснулась к предплечью Антона упругим соском обтя­нутой тонкой блузкой груди. И, как показалось Антону, сделала это не случайно. Мгновенное, как змеиный укус, прикосновение обожгло и воспалило рассудок, поэтому уходил он слегка ошарашенным.

Легкая ошалелость зятя не укрылась от проницательной тещи. Но­чью на пару с дочерью они исследовали и нюхали рубашку Антона. Духами она не пахла, зато пропиталась краской и табаком. Антон ни­когда не курил, и поэтому теща сделала свой вывод: «Картежничает твой колонтаец. Разводилась бы ты с ним, доченька». И даже пустила слезу по своей несчастной дочурке. Светлана промолчала в знак со­гласия с житейской мудростью матери.

Наутро Антон получил классическую семейную разборку с ис­терическим заламыванием рук, с заранее заготовленными выпадами тещи и многозначительными намеками тестя. На работу Колонтаец убежал не позавтракав. Но, как ни странно, был счастлив, как пара­шютист, впервые совершивший прыжок. Однако, чтобы остановить падение, ему не следует забывать про спасительное кольцо. И Антон вспомнил про колечко с зеленым гранатом, давным-давно, во время практики купленное у загулявшего геолога». Оно принесет тебе сча­стье», - вспомнилось Антону. Кажется, пришло время проверить.

В перерыв, когда помещение отдела опустело, он созвонился с Татьяной: «Сегодня приду к тебе навсегда». На другом конце прово­да что-то щелкнуло и раздался знакомый и усталый голос: «Не надо этого делать».

-  Но почему же? Ведь ты тоже этого хочешь?

-  Я хочу снова сойтись со своим мужем: дочь не должна расти без отца, - возразила Татьяна.

-  Но я же люблю тебя! - продолжал настаивать Колонтаец.

-  Этого мало, - Татьяна не переставала упрямиться, но по оттен­кам интонации Миронов уловил, что делается это не очень уверенно.

-  Я тебе тоже нравлюсь. И даже больше того: ты меня тоже лю­бишь, - не сдавался Антон. - Мы оба нужны друг другу - неужели так трудно понять?

-  Я не связываюсь с женатыми. - В голосе Татьяны появились стальные нотки.

- Я разведусь, - неуверенно пообещал Миронов.

-  Посмотрим, - все поняла и засомневалась Татьяна.

Вечером Антон впервые поцеловал ее в губы. Они оказались мяг­кими и приятными с легким ароматом сигарет «Родопи».

-  Как ты классно целуешься. Вот ты, оказывается, какой умелый бабник, - выдохнула она, на миг оторвавшись. - Если ты и во всем остальном такой же умелец, я за тобой на край света пойду... Однако на ночь Антона у себя не оставила: «Не забывай, что на меня дочь смотрит. Разведись сначала».

Антон недолго балансировал на кромке обрыва: решился на за­явление о разводе.

Теща молча радовалась своей победе, а номенклатурный тесть угрожающе шипел: «Анкету мне портишь, змееныш. Паскудства не прощу - наплачешься». Антон с легким сердцем махнул на все рукой и отправился в непредвиденную, как всегда, командировку на Ямал. Возвратиться удалось не очень скоро.

Прямо из аэропорта, за последние гроши, на такси примчался Ан­тон к своей Татьяне: «Здравствуй, моя любимая!» Татьяна, черная и зареванная, уклонилась от объятия: «Я возвращаюсь к мужу».

-  Как же так! - застонал от боли несчастный Колонтаец. - Ты же мне обещала! Я всю жизнь свою положил к твоим ногам - так не вы­тирай их о мое сердце! И не губи светлую любовь нашу!

-  Другие губят: тебя на Ямал не случайно загнали - чтобы от меня изолировать. И пока ты там комаров кормил, меня из партии скоропо­стижно исключили за аморальное поведение, разложение и разруше­ние молодой семьи.

-  Но ты же ни в чем не виновата! - всплеснул руками Антон.

-  А кому надо этому верить и разбираться? Ты же знаешь, кто у нас в партбюро собрался: они на твоего тестя молиться готовы и по одному его слову способны собаку съесть, не то, что одинокую и без­защитную женщину. Придумали: профсоюзы - школа коммунизма. Не школа, а отстойник для отбросов партаппарата - сборище блатных и бывших. Я теперь тоже бывшая - Маркелов уволил меня по непри­годности. И жаловаться на него некому. При моей профессии такая запись в трудовой - все равно, что волчий билет. Один у меня выход - уезжать.