Главный врач - [61]

Дейл тянул с оформлением визы, и тревога опять поселилась у Ани в душе: ничто так не волнует, как неопределенность. А ко всему еще — головные боли. И запах горелой взрывчатки по ночам.

Однажды, когда они закончили операции, ей послышались удивительно приятные звуки шарманки. Эти звуки то усиливались, то затихали. Мотив был знакомый. Аня часто слышала его еще в прошлом году, когда они находились в лагере в Померании. Эту песенку почти каждый день пел за оградой лагеря уже немолодой шарманщик. Аня удивилась. Как он попал сюда, этот шарманщик? Она выглянула в окно. На широком дворе никого не было. А звуки доносились. Потом запахло взрывчаткой. И звуки и запах были настолько реальны, что Аня, понимая всю нелепость своего вопроса, все же спросила:

— Ты слышишь музыку, Матиас?

— Какая музыка? — удивленно посмотрел на нее Янсен.

— Шарманка. Сейчас уже не слышно… А запах тола ты чувствуешь?

Янсен глядел на нее уже с тревогой.

— Да, запах взрывчатки, — подтвердила она и нервно рассмеялась. — Этот запах одно время просто преследовал меня, особенно по ночам. В сновидениях. — Она увидела его испуганные глаза и поспешила успокоить — Это сейчас пройдет. Вот увидишь — пройдет. — Она смешно повела носом, как бы принюхиваясь, и опять рассмеялась: — Уже нет. Да пустяки «ведь. Не надо тревожиться.

— С чего ты взяла, что я тревожусь? — спросил он. — Я немного удивлен, и только. Дело в том, что в сновидениях человек чаще всего видит, значительно реже слышит, а запахи — и вовсе редкость. Как твои головные боли?

— Кажется, они понемногу уменьшаются, — ответила Аня.

А на следующий день опять появилась шарманка и сразу же нестерпимо запахло взрывчаткой.

— Опять шарманка, Матиас, и тол, тол!.. — закричала Аня с ужасом.

Она увидела перепуганные глаза Янсена, помнила, как он бросился к ней, хотела что-то сказать и не могла: все предметы в комнате вдруг поплыли, вроде она была на карусели. Потом судорогой стало сводить левую руку. Она попыталась правой ухватиться за спинку стула, но уже не смогла…

Очнулась Аня на кушетке в той же комнате. Матиас говорил по телефону. Затем положил трубку и подошел к ней.

— Что со мной было, Матиас? — тихо спросила она.

— Мы сейчас же поедем к Мюльдеру, — сказал Янсен. — Он ждет нас.

Мюльдер внимательно осмотрел ее.

— Подождите, пожалуйста, в соседней комнате и пришлите сюда вашего шефа, — попросил он Аню.

Профессор усадил Янсена в кресло и сам уселся против него.

— Хорошо, что вы ее привезли, — сказал он. — Вы знаете, что у нее был пролом черепа? Знаете? Так вот, нужно оперировать. И чем скорее, тем лучше. Диагноз не оставляет никаких сомнений. Можно, конечно, попытаться полечить рентгеновскими лучами, но лучше оперировать. Вот так.

Аню не пугала операция. Но что будет с ребенком?

— Пускай это тебя не тревожит, — сказал Янсен. — Можешь на меня положиться.

— Боже мой, в каком неоплатном долгу я у тебя, Матиас…

— Какие, однако, глупости говорят люди, когда попадают в беду, — сердито сдвинул брови Янсен. — Значит, мы с тобой договорились. Ты остаешься.

— Хорошо, я остаюсь, — сказала Аня и посмотрела на Янсена. Он ободряюще улыбнулся ей.

Глава седьмая

1

Дома Алексея ожидали и радости и огорчения. Рентгеновский аппарат «Матери» уже установили, и Ульян Денисович был от него в восторге. Больничный двор, изуродованный канавами и рытвинами, привели в порядок. Дорожки — это уже Цыбуля постарался — посыпали песком, и выглядели они празднично. Это радовало.

В отделении тоже было празднично, чувствовалось, что готовились, ожидали. Алексей зашел в операционную. Хирургические инструменты, которые он приобрел в Москве и выслал почтой, были уже разобраны и разложены по стеклянным шкафам.

— Вот какие мы теперь богатые, Алексей Платонович, — сказала Михеева, и обычно хмурое лицо ее светилось такой радостью и гордостью, словно это она купила и теперь преподносит Алексею в подарок все эти блестящие инструменты.

И чистота в отделении, и приветливые улыбки сестер и санитарок, и обход — все радовало. Но вот Алексей узнал, что Сенечкин выписался домой, и огорчился.

— Напрасно поспешили, — сказал он с досадой. — Надо будет написать Бритвану, чтобы проследил. Все-таки сложный больной.

Лидии Петровне стало не по себе от замечания Корепанова. Она вспомнила разговор с Ракитиным — после операции у Сенечкина произошло воспаление уха, и больного вел Ракитин. Лидия Петровна ежедневно заходила в палату к больному, чтобы проведать, и радовалась, что ему с каждым днем становилось все лучше. Но однажды, когда они с Ракитиным были одни в ординаторской, он положил перед нею историю болезни Сенечкина, указал на анализы и спросил настороженно:

— Вас не смущает вот это?

Анализы сигнализировали о каком-то воспалительном процессе.

— Я думаю, это следы бывшего пожара, они будут постепенно стираться.

— А если это сигналы бедствия второй почки? — спросил Ракитин.

— Это было бы ужасно…

Когда Сенечкин выписывался, на душе у нее было спокойно, а вот сейчас, после замечания Корепанова, опять появилась тревога. Вербовая рассказала Алексею о разговоре с Ракитиным.

Алексей попросил принести историю болезни Сенечкина, долго просматривал ее, потом сказал: