Главный врач - [36]

Но ни в мае, ни в июне, ни в июле дождей не было. Ветры восточные были, бури пыльные, а дождей — ни одного, как заколдовало.

Акация зацвела рано. Еще листья распуститься не успели, а ветки уже были покрыты пышными белыми гроздьями. Они быстро осыпались, покрывали тротуары желтоватой пеной лепестков. Утром дворники мели улицы, а к полдню опять все желтело. Ветер подхватывал лепестки, кружил, завихривал, переносил с места на место, наметая «сугробы» под заборами и у стен домов.

— Эх, рано зацвела акация, — тосковали старики, — не к добру это, когда на голых ветвях цвет появляется. К засухе это.

И они не ошиблись. Лето выдалось жаркое, с горячими ветрами, суховеями и черными бурями. Беда уже надвигалась. Стало голодно, особенно в маленьких затерявшихся в степи селах. Появились больные с голодными отеками. Алексей доложил в облздравотдел. Малюгин распорядился увеличить количество коек и принимать безотказно.

Корепанов поставил кровати где только можно было — даже в коридоре, даже в красном уголке. И все равно всех нуждающихся госпитализировать не удавалось. Алексей распорядился, чтобы в первую очередь принимали детей и подростков. Но иногда попадали, и старики. Среди них оказалась и пожилая колхозница Шевчук Настасья Архиповна. Дежурный врач посчитал ее сердечно больной. Таких клали к Ульяну Денисовичу. Но сейчас там все было занято — даже диван в ординаторской, даже кушетка в ванной комнате.

— Положите ее к нам пока, — распорядился Алексей.

После выяснилось, что у старушки сердце здоровое, а отеки от голода. Но выписывать ее теперь уже было как-то неудобно.

Настасья Архиповна быстро выздоравливала. Сестры и санитарки очень привязались к ней.

— Она какая-то особенная, — говорила Люся. — Она совсем не такая, как все.

— А что в ней особенного? — спросил Алексей.

— Душевная она. И говорит красиво так, присказками все… Пускай еще побудет у нас, хоть немного. В случае чего мы приставную койку в коридоре поставим.

— Пускай, — согласился Корепанов.

А когда все же пришло время выписываться, вдруг оказалось, что возвращаться ей некуда. Было три сына, все на фронте полегли. Старик помер с голоду еще зимой. И хаты у нее тоже не было, немцы сожгли. У соседей жила в клуне.

Алексей сказал, чтобы женщину оставили, пока он похлопочет в собесе, но старушка на следующий день пришла к нему в ординаторскую.

— Выпишите, — настойчиво попросила она. — Я же понимаю, что у вас тут не приют, а больница. А я уже поправилась, слава богу… Авось не пропаду. Из беды выручили — и за то спасибо. — Она встала со стула и низко поклонилась Корепанову.

«Заберу к себе, — решил Алексей. — Пускай вместо матери будет».

Архиповна, ее уже все так называли, согласилась не сразу.

— Скоро поедешь, не скоро приедешь, — сказала она. — Да и вообще: скоро делать, обязательно переделывать.

Люся уговаривала:

— Вам у него неплохо будет, Настасья Архиповна. Он хороший. Он, знаете, какой хороший!

— Да я ведь не о себе думаю, девонька. Я ведь о нем, — сказала Архиповна. — Смогу ли угодить. Ведь не простой человек.

— Он простой, он совсем простой. Жалко его. Обедать в столовую ходит… И с уборкой тоже. Мы — кликни он только — любая пошла бы помочь. Так не хочет. Пригласил со стороны какую-то бабушку. Вот она и приходит к нему через день полы помыть да в комнатах прибрать. А обедает он в столовой, завтракает и ужинает всухомятку. Разве это жизнь? Соглашайтесь.

Настасья Архиповна согласилась.

Алексей все собирался объехать районы, посмотреть больницы. Малюгин несколько раз намекал, потом сказал уже твердо:

— Надо бы тебе, Алексей Платонович, по области поездить, заглянуть в районные больницы, с врачами познакомиться. Районные больницы — ведь твоя парафия. Олесь Петрович сказал, что есть решение провести областное совещание главных врачей районных больниц. Тебе на этом совещании обязательно выступить придется, а чтобы выступить, надо людей знать.

Да, теперь ехать можно: основные отделения на ходу, а за строительством есть кому присмотреть. Прооперировать тех, кто особенно нуждается, и — в путь-дорогу.

На следующий день он приступил к операциям, как всегда, ровно в семь. Вместе с Лидией Петровной они сделали операции четырем больным. На очереди была Марфа Полоненкова.

— Полоненкову будете оперировать вы, — сказал Корепанов Лидии Петровне. — Не бойтесь, все будет хорошо.

Вербовая обрадовалась. Первая самостоятельная операция на желудке. Но пришла Люся и сказала, что Полоненкова от операции отказывается. Ее муж приехал и сказал, чтоб собиралась домой.

Алексей снял перчатки, стерильный халат и — как был в маске — пошел в палату. Полоненкова сидела на кровати, опустив ноги на пол. Вокруг нее хлопотали сестры и санитарки.

— Что случилось, Марфа Игнатьевна? — спросил Алексей.

— Звыняйте, Алексей Платонович, — начала своим певучим голосом Полоненкова, — так что приехал чоловик и говорит, чтоб не оперироваться, значит. Я что? Я ничего. А он вот не велит. Вы уж сами с ним поговорите, Алексей Платонович.

Алексей сдернул маску, скомкал ее, сунул в карман.

— Да вы же взрослый человек, — сказал он, присаживаясь на табурет. — Если вы согласны…