Гитл и камень Андромеды - [124]

Паньоль помрачнел и подозвал официанта нервным жестом.

— Подожди. Давай допьем кофе, — попросила я. — Я же не сказала «нет», а только попросила время на раздумье.

Сима ждала меня с обедом. Вернее, ждал обед. Сима думала о чем-то своем. Если она мне и обрадовалась, то в полрта, вполуха и полсердца.

— Ты с кем-нибудь встречалась? — спросила Сима подозрительно. — Самолет прилетел три часа назад. Я проверяла.

— Ну и что?

— Ничего, — вздохнула Сима. — Я тут пытаюсь получить с одного человечка должок.

Есть мне не хотелось, но пришлось сесть за стол. Мясо было переперчено, пересолено и пережарено. А Сони в доме не было. Сима отправила ее играть в бридж. Значит, следовало разобраться с ситуацией до вечера. Но сначала требовалось отдохнуть.

Разговор произошел за вечерним чаем.

— Сима, оставь Паньоля в покое, — сказала я твердо.

— Что? Что такое?

— И еще: ответь мне, как ты узнала, что реб Зейде, я имею в виду брата Паньоля, арестовали? Ты явилась, как только его увели. Значит, ты приехала в Вильнюс заранее.

— Какой еще реб Зейде? Что ты несешь?

— Сима, это ты сдала Марека Брылю гэбухе! Признавайся!

Сима покрылась багровыми пятнами и затряслась мелко-мелко. Она пыталась совладать с собой, нагибалась вперед, откидывалась на спинку стула, хватала себя одной ладонью за другую, терла виски, но трясучка не унималась.

— Зачем? — спросила я тихо.

Трясучка стала опасно сильной. Так трясут сливу или грушу, когда плоды еще не хотят опадать, а мальчишки настырны и не отступают.

— Я знаю зачем, — сказала я вдруг, словно по подсказке. — Мама отдала меня ему без твоего ведома. А я уже была твоя. Свое ты никому не отдаешь.

Сима закивала.

— Тогда изыди. Я возьму у Паньоля одну картину, мы ее продадим, денег на адвокатов тебе хватит. Еще и останется. Ты снимешь себе квартиру и забудешь эту улицу и этот дом, меня и маму. Предполагаю, что и она не станет тебя искать.

— Мне не нужны деньги, — сдавленным голосом сказала Сима. — Торговля антиквариатом идет хорошо. У меня есть деньги.

— Тогда съезжай сейчас.

— Куда?

— В гостиницу. А я поеду к Чуме.

— Ты ей все расскажешь? Она моя компаньонка.

— И моя ближайшая подруга.

— Тогда я сама ей все расскажу. И уеду отсюда завтра утром. Сниму квартиру. Маме ты тоже ничего не расскажешь?

Я поняла, какое оружие оказалось в моих руках.

— Смотря как ты будешь себя вести. Впрочем, я думаю, что она и сама все знает.

— Мы больше не увидимся?

— Сейчас мне этого не хочется. Возможно, со временем…

— Значит, никогда, — сказала Сима, и в голосе у нее появились слезы. — Я сама находила ей мужчин, чтобы Муся не чувствовала себя такой одинокой. И тебя не держала силой. Я помогала тебе уехать из России, помнишь?

— Все помню, Сима. Кроме того, все гораздо сложнее, чем ты думаешь. Ты сдала Марека, потому что так захотел реб Зуся.

— Какой еще реб Зуся?

— Это я не могу сейчас объяснить.

Сима снова затряслась, но на сей раз плач был мокрый, платок разбух чуть ли не сразу, так обильно лились слезы. Я тихонько вышла из-за стола, прихватила свой саквояж и осторожно прикрыла входную дверь. Вешаться или иным образом самоубиваться она не будет. Даже посуду бить не станет. Я впервые видела Симу плачущей. Зрелище оказалось нелегким, но утешительным.

— Разве я не предупреждала тебя, что там, в Яффо, за тобой по пятам ходит приключение? — спросила Чума, выслушав рассказ о Женьке и галерее.

— Лучше бы я на него не нарывалась.

— Когда приключение нас ищет, — раздумчиво сообщила Чума, — оно нас находит. А вот что: давай станем компаньонами. Мне не нравится эта Сима. А так: у тебя антиквариат в Яффе, у меня в Париже. Можно многое провернуть. Мне хочется пожить в Яффе, — призналась она вдруг смущенно. — Ты побудешь здесь, а я поживу там. Потом обменяемся.

— Подождем с этим, — попросила я. — Получится, что я выжила Симу из вашего бизнеса, а мне сейчас не хочется ее обижать. Разберитесь с ней сами, потом поговорим. А Яффа тебе сейчас не понравится. Там все изменилось.

Чума кивнула и задумалась.

— Ты говоришь, в Яффе стало плохо?

— Нет, стало иначе. Возможно, потому, что люди стали жить лучше. Легко делить одни штаны на двоих, а разделить поровну две пары — это уже непросто.

— Я понимаю, — сказала Чума. — Тут тоже так. Я к этому уже приспособилась. Но у нас с тобой все осталось по-прежнему?

— Да. Может, потому нам и не нужно становиться компаньонками?

— Может, и не нужно, — согласилась Чума. — Я просто приеду к тебе погостить.

И тогда я рассказала ей о Гитл. О том, что жизнь по системе предопределенности несомненно имеет свои плюсы. Вот Гитл простерла надо мной свои крылья, как наседка, и сложные вещи сразу стали простыми. Правда, мысль о том, что Сима оказалась в Вильне аккурат в день ареста реб Зейде, пролетела через мою голову и во время Хайкиного рассказа. Пролетела и где-то засела, спряталась за извилиной. А сейчас вдруг выпрыгнула оттуда. Но я же явственно слышала шепоток Гитл! А если так, скоро я выйду замуж и рожу реб Зейде. Кошмар какой-то!

— Почему? — удивилась Чума. — Мама мне тоже шепчет. Только я не всегда слушаю. Если ты не хочешь, чтобы что-нибудь произошло, ты просто говоришь «нет!».