Гидеон из Девятого дома - [62]

Хотя если подумать, может быть, и не ноль. Может быть, здесь бродило нечто жуткое, терзающее дом Ханаанский и убившее Магнуса и Абигейл за мнимую обиду… в общем, Гидеон стояла на страже уже не так легкомысленно, как сделала бы это вчера. Первый дом больше не казался ей прекрасной пустой оболочкой, изъеденной временем. Теперь он больше походил на закрытые лабиринты под Девятым домом, заблокированные на случай, если что-то внизу сойдет с ума. В детстве ей снились кошмары о том, что она оказалась не с той стороны двери Запертой гробницы. Особенно после того, что сделала Харрохак.

– Смотри, – сказала Харрохак.

Убийства, страхи и печали Харроу Нонагесимус не трогали. Ее усталые глаза горели. Большая часть краски стерлась с лица или смылась потом, и левая сторона челюсти осталась просто бледно-серой. В Харроу даже проскальзывало что-то человеческое. У нее было заостренное угловатое личико с высоким лбом и большой, порочный рот.

– Да на ключ смотри, дура, не на меня, – раздраженно сказала она.

Дура посмотрела на ключ, а Харроу показала средний палец. Харроу держала ключ вверх ногами. На конце, где заканчивались зубчики, на металле виднелись следы резца. Несколько точек, соединенных линией и двумя полукругами.

– Такой же знак на моей двери, – заметила Гидеон.

– То есть там написано Х-203?

– Ну да, именно это там и написано. Если твой родной язык – лунный. Это просто символ на моей двери.

Харроу аж затряслась. У них ушло довольно много времени на то, чтобы пройти кружным путем из атриума до коридора в фойе, ведущего к тренировочной площадке. Харроу страдала паранойей, и эта паранойя заразила Гидеон. Они выжидали, прежде чем завернуть за угол, и то и дело замирали, прислушиваясь, не идет ли кто за ними. Когда они добрались до душного маленького зала, отодвинули гобелен от стены и проскользнули внутрь, Гидеон уже умирала от голода. Но когда они оказались перед огромной черной дверью, ладони у нее взмокли от предвкушения. Звериные черепа скалились так же мрачно и недружелюбно, как в прошлый раз, жирные извивающиеся фигуры на колоннах остались такими же гадкими и холодными. Харроу почти благоговейно уперлась ладонями в черный камень двери и прижалась к нему ухом, будто могла услышать, что происходит внутри. Погладив пальцем глубокую замочную скважину, она натянула капюшон на голову.

– Открывай.

– А как же уступить тебе все почести?

– Это твой брелок, – неожиданно сказала Харроу, – будем все делать по книге. Если Учитель прав, здесь водится что-то, что обожает этикет, а этикет ни черта не стоит. Брелок твой, это я признаю. А ты должна признать меня. – Она протянула Гидеон ключ: – Вставляй.

– Это ты сказала. – Гидеон взяла брелок из затянутой в перчатку руки.

Сама она не стала надвигать капюшон, но зато надела очки. Она уже привыкла и нуждалась в них только в самые ясные дни, но зато очки ее успокаивали. Она побарабанила пальцами по скошенному косяку из черного камня и вставила красный ключ в замок.

Он подошел. Замок щелкнул так легко, как будто последние десять тысяч лет его кто-то смазывал. Без малейшего скрипа или стона петель дверь открылась при первом толчке. Гидеон взяла рапиру в одну руку, нацепила кастет на другую и двинулась во тьму.

Там было темно. Она не осмелилась двинуться дальше в тихую черноту. Но тут стало еще тише: некромантка проскользнула за ней и закрыла дверь за собой. Они стояли, чувствуя запах времени: пыли и химикатов. Запах темноты тоже почти ощущался. Харроу прошептала:

– Свет, Нав.

– Чего?

– Ты взяла фонарь.

– Мне было неизвестно, что я должна предоставлять и такие услуги.

Последовала тихая ругань. Гидеон почувствовала, что Харроу повернулась обратно к двери, измерила ее ширину руками, слепо потыкалась по сторонам в поисках лампы. Что-то нашла, и послышался громкий щелчок. Наверху заморгали, приходя в себя, электрические лампы, и темная одинокая комната вдруг предстала перед глазами.

Гидеон не знала, чего именно она ожидала. Она стояла, как будто приросла к полу, и Харроу тоже. Довольно долго они просто смотрели.

Это был кабинет. Однажды кто-то просто встал и вышел из него и никогда больше не возвращался туда, где работал много лет. Просторная квадратная комната без окон оказалась очень хорошо освещена. Длинный ряд ламп заливал светом самые важные точки. Один край комнаты занимала лаборатория: грязные, покрытые исцарапанным ламинатом столы и бесконечные полки заметок в кожаных тетрадях или папках с кольцами. Большая металлическая раковина и щетка выглядели очень странно на стене, выложенной костями. В горшке до сих пор лежали брусочки мела для диаграмм, а консервированная кровь во фляжках совсем не потускнела. На одном столе громоздились пухлые стопки бумаги, изрисованной графиками и моделями. На одной виднелся грубый набросок знакомой химеры: многорукой, с толстыми ребрами и крепким черепом. Лежали тут драгоценные инструменты. Лежали эпоксидные лопаточки, оплавившиеся в ходе каких-то экспериментов. На одной стене виднелась увеличенная картина – то ли литография, то ли полимерная фотография, – изображавшая группу людей, собравшихся вокруг стола. Лица их кто-то изрисовал толстым черным маркером.