Гибель великого города - [27]

Особенно пристально рассматривала дравидскую танцовщицу одна из горожанок, Вина. Супруг ее был богатым и уважаемым человеком, торговые его связи простирались до самого Крита. Но Вину мало привлекали дела супруга, — она выросла в богатой семье, с детства привыкла к роскоши и стремилась только к развлечениям У нее было пышное тело и узкие продолговатые глаза Она любила музыку, но высшим наслаждением для нее было следить за плавными, ритмичными движениями танцовщиц. Ее вкус ценили самые утонченные аристократы города.

Взоры женщин скрестились. Вина поднялась с ложа и приветливо сказала смуглой танцовщице:

— Пожалуйте, красавица! Да будет благословен ваш приход!

— Госпожа Вени прибыла к нам из Киката — страны дравидов! — заговорил Манибандх. — Мохенджо-Даро должен гордиться такой гостьей — она несравненная танцовщица! Добро пожаловать, деви!

Все дружно подхватили:

— Добро пожаловать, деви!

Кто-то спросил:

— Госпожа, вы придете на праздник?

— Мы должны быть, признательны госпоже, — ответил Манибандх, — Она уже приняла наше приглашение.

Вени с восторгом глядела по сторонам.

Над бассейном раздавались радостные крики и визги женщин, которым вторили раскаты низкого мужского смеха. Отзвуки женских голосов, точно убегая от преследования, терялись у берега, но мужские крики, ударяясь в крутые откосы, снова разносились над водой. Толстые, в десять локтей, стены священного бассейна, выложенные обожженным кирпичом, многократно усиливали шум и смех толпы. Тут и там плавали цветы, выпавшие из волос красавиц. Некоторые из них входили в бассейн, не умастив тело благовонным маслом, и тогда отделившиеся от кожи частички сандала и шафрана, смешавшись с жиром волос, образовывали на поверхности воды длинные разноцветные полосы. Вдоволь наплескавшись, женщины отдыхали за высоким каменным барьером и отправлялись одеваться. Звон колец разносился далеко вокруг.

Один лишь Амеи-Ра оставался ко всему равнодушным. Веселившиеся в воде юноши и девушки словно не существовали для него. Наспех омывшись, он исчез в комнатке для одевания. Там он сменил одежду, просушил над благовонным дымом волосы, затем выпил два бокала вина и с удовольствием погрузился в кресло с подлокотниками в виде леопардовых голов…

Было время, когда весь Верхний Египет трепетал в страхе перед грозным мечом Амен-Ра. По приказу фараона, мчался он на врагов повелителя, сея вокруг смерть, жестоко карая непокорных. Он был в числе тех немногих избранных, кто нес на своих плечах тело покойного фараона; ему посчастливилось видеть, как искуснейшие царские жрецы, вознося молитвы богам, бальзамировали труп владыки, превращая его в мумию. Полный великой скорби, стоял Амен-Ра среди старейших жрецов, закрывавших громадным камнем вход в усыпальницу, чтобы до дня Страшного суда ничто не нарушило покоя души божественного властелина…

Старость иссушила сердце Амен-Ра, и сейчас всеобщее ликование нимало не трогало его. «Им нужны женщины, — думал он, — так пусть берут их! Мало ли прелестниц вокруг?!»

С досадой вспоминал старый полководец бесчисленные искушения любви, встававшие в пору юности на его пути. Его не возбуждали теперь ни взгляды красавиц, ни роскошные их тела. Только малоопытные и юношески необузданные люди, считал он, поклоняются тому, что поэты называют красотой и о чем они слагают песни. Кто расточает на женщин лишнее время, понапрасну губит жизненные силы…

Весь город был полон музыки. Из многих стран съехались на праздник музыканты, и сейчас в домах и на улицах звучали их сладостные песни. Все дышало радостью, счастьем.

Только Нилуфар грустно сидела в своей комнате. Как она сегодня одинока! С ней никто даже не заговорил… Лишь Хэка побыла недолго, но потом и она ушла. Печальные мысли не выходили из головы Нилуфар. Неужели ее юная красота сгорит в огне ревности, обратясь в пепел?

В полдень вернулись Манибандх и Вени. Все в них казалось сегодня необыкновенным, даже белизна одежд. Спрятавшись за пологом, Нилуфар видела, как рабыня развязала цепочки на ногах Вени, и та с расслабленной улыбкой прилегла на ложе. Глаза танцовщицы были полуоткрыты. До египтянки донеслось пьяное дыхание.

Затем рабыни приготовили господину трапезу. Кушанья подавали на больших блюдах — рыбу, мясо крокодила, говядину, козлятину. Стоявшие за креслом рабыни чуть помахивали опахалами — сегодня было не жарко…

Кругом все затихло. Только иногда позвякивали женские украшения. По всему дому распространился аромат печеных бананов. Манибандх восторженно рассказывал Вени о египетских кушаньях.

— Тамошняя пшеница, — говорил он, — придает человеку силы. В Мохенджо-Даро до сих пор не было такой. Но я привез оттуда зерен и попробую их посеять.

— Я не сомневаюсь, вас ждет успех, — улыбнулась танцовщица.

Увидев печаль в глазах Хэки, Апап сказал:

— Я вижу, ты опять задумалась о своей Нилуфар? Ну какое тебе до нее дело? Она ведь теперь не рабыня!

Хэка насмешливо взглянула на него и отвернулась. Апап вышел, махнув рукой, как бы говоря: «Знаю я твой нрав».

Хэка вошла в комнату Нилуфар. Однако, подумав, она вернулась к себе и уселась на прежнее место. Через некоторое время Хэка опять решила пойти к Нилуфар, но тут же вспомнила, что Манибандх еще во дворце. Кроме того, думала она, вода сочувствия может переполнить чашу отчаяния. И Хэка направилась в поварню.