Гибель отложим на завтра. Дилогия - [162]

Медленно опустился кхан в траву. Мысль о возвращении в замок казалось невыносимой, он был настолько подавлен, что не мог даже представить, как скрыть это от подданных. А потому решил дождаться ночи и пройти в свои палаты незаметно для всех, кроме стражи.

Элимер уже почти раскаялся, что, поддавшись сиюминутному порыву, отпустил Шейру. Но теперь уже поздно было что-то менять. Айсадка убежала, и почему-то ему казалось, будто он больше никогда ее не увидит. Ну и пусть, Ханке с ней! Придет день — и его помешательство пройдет. Право, к чему правителю империи отвлекаться на чувства, ослабляющие волю?

Но эти мысли так и не спасли кхана от терзаний. Ему хотелось повалиться на землю. Грызть ее зубами от злости и обиды. Но он сидел неподвижно, словно изваяние: даже степные духи не должны были стать свидетелями его слабости.

* * *

Шейра неслась по вечерней равнине, раскинув в стороны руки, и смеялась.

«Свободна! Свободна! Ликуй, степь, ликуйте, леса, ликуй вместе со мной небо, бесконечное небо! Я — птица, я готова ринуться ввысь, улететь из проклятого края. Навсегда! Навсегда! Я быстрая птица! Я улетаю домой! Свободна, счастлива! Темный вождь сдержит обещание — я верну свободу, я верну дом! Мой родной лес, моих родичей! Я приду к ним, и все взгляды обратятся ко мне — Белой Кошке, Шейре-Сину! Я приду, и взгляды обратятся на меня, и… И? Кого же они увидят? Жену врага, которая делила с ним ложе, а теперь носит под сердцем его дитя? Жену врага, предавшую пророчество? Ту, которая не смогла его убить, которая малодушно дарила ему свое тело?

Нет, нет, этого не может быть! Люди лесов мудры, мои соплеменники мудры, они поймут, что я не могла иначе, что это — моя великая жертва ради нашего рода. Они прославят мое имя в легендах, а Увьйя-Ра расскажет обо мне в новые ночи Весенней Луны, ведь именно благодаря мне мы можем вернуться в Горы Духов! Да, именно так все и будет! Я воссоединюсь со своим родом и стану той айсадкой, которой была раньше. Хорошей охотницей. Женой Тйерэ-Кхайе. И мы снова будем охотиться все вместе, и бороться с поселенцами, и… И что дальше?»

Шейра замерла, руки ее опустились. Что же еще ей придется делать вместе с соплеменниками? Посылать проклятия отерхейнскому вождю? Желать ему смерти? Ругать шакалом? Но ведь она знала, теперь уже знала, он — не шакал. Он — Элимер. Он — ее муж. Он — отец ее ребенка.

А если ее народу опять придет в голову безумная мысль о войне с Отерхейном? Что тогда она станет делать? Разве сможет обратить оружие против того, чьи руки так нежно ее ласкали, чьи губы шептали, как она прекрасна? Разве сможет забыть его глаза, его взгляд, теплый взгляд, которым он смотрел лишь на нее одну? Забыть, как сама в минуты забвения гладила его по волосам, таким темным, непохожим на ее, волосам?

«Ты не прав, Вождь, я давно уже не испытываю к тебе ненависти. О, духи, духи, зачем вы так злобно надо мной подшутили? Что же мне теперь делать? Я не смогу проклинать тебя вместе со всеми. Ведь ты — мой Кхан. А я теперь везде чужая… Где же дом мой, куда лететь мне быстрой птицей, куда стремиться? Я уже не свободная айсадка лесов, я давно перестала быть ей, я вижу и знаю куда больше моих соплеменников; слишком сильно я изменилась и никогда не стать мне прежней. Я потеряла себя, я потеряла свой дом. Нет пути назад — я потеряла свой дом. И в этом ты виноват, мой Кхан, мой Элимер. И теперь долг твой — найти для меня новый».

* * *

Уже после полуночи Элимер услышал шорох травы. Вскочил с земли, обернулся и на всякий случай выхватил меч. Он сумел распознать в темном силуэте айсадку, только когда она подошла совсем близко: луна в эту ночь скрывалась за тучами.

— Я боялась, ты уже ушел, — еле слышно выдохнула Шейра.

— Как раз собирался, — с деланной небрежностью бросил Элимер. — Предугадывая твой вопрос, сразу отвечаю: да, ты действительно можешь возвращаться в свои леса. К их границе тебя отвезут завтра же. Скоро будешь дома.

Он и впрямь намеревался вскочить на коня и двинуться по направлению к Инзару: лишь бы не видеть ее, лишь бы не слышать ее голоса, будь он проклят! И уже подошел к лошади, когда слова Шейры заставили его остановиться.

— Но у меня больше нет дома, — прошептала она, — мне некуда идти. Мне не хочется никуда идти.

Элимер медленно обернулся.

— Ты только что страдала от разлуки с айсадами… Что изменилось за столь короткое время?

— Ничего. Я всегда буду скучать по ним. Но… — она запнулась и секунду помедлила: — Я не смогу жить среди тех, кто тебя ненавидит. Я соврала: на самом деле здесь не все мне чужое. Ты — не чужой. Если я уеду, то куда сильнее, чем сейчас по родичам, стану скучать по тебе. Ты лишил меня дома, так теперь подари мне новый. Ты сказал, что готов исполнить любое мое желание. Так исполни. Отныне я не пленницей желаю быть здесь, а Великой Кханне этого края. И пусть твои подданные станут и моими подданными.

Разум Элимера напрочь отказывался верить этим словам, понимать их. А потому он смог лишь пробормотать:

— О чем ты? Чего ты хочешь?

— Тебя. Я хочу тебя, — с улыбкой ответила айсадка его же собственными словами, сказанными когда-то давно, в другой жизни.