Герой нашего времени - [48]

Шрифт
Интервал

С одной стороны дегустация йогуртов, с другой – разложенные на подносе фрагменты вафель с глазурью и без. Ты стоишь посередине, и со всех сторон тебя толкают безымянные тела, которые катят нагруженные дешевкой тележки, и в принципе ты можешь что-то сказать. Но ты не говоришь. Это не театр. И не кино. Это не игра в симуляцию самоубийства. Это реалити-шоу со смертью в главной роли. Человек-бомба – это дешевизна, простота и легкость использования. Ты снимаешь пальто. То самое. Черное, приличное, внушающее доверие. Пальто, которое в это трудное время позволяет тебе выглядеть. Которое заставляет людей верить в твою доброту, открытость, привязанность к подлинным ценностям. В твои добрые намерения и доброжелательное отношение.

И только через минуту некоторые начинают соображать. Женщина в цвете лет спрашивает корпулентного мужчину:

– Ты посмотри, что на нем надето? Неужели, дорогой Стефан, это самый модный в нынешнем сезоне пояс шахида?

– Да, дорогая Антонина, сейчас все это взлетит на воздух, и мы не успеем даже помолиться за наши души, если у нас есть души.

– Почему, дорогой Стефан, почему? Почему без молитвы?

– Почему, почему… Перестань все время спрашивать, почему то, почему это. Перестань задавать глупые вопросы, ты же сама прекрасно знаешь, что на ответы не будет времени.

Пора прощаться. Аминь. Теракт на широкую ногу. Мультикино хаоса и крови. «Бойня 3D МАХ». Римский папа не умывается. А точней, размывается. Ну, да все это уже было и не возвратится. Прошлое – это тьма, мы ощупью бродим в ней, дотрагиваемся до нее так, словно наматываем на палец использованную магнитофонную ленту. Если и удастся на ней что-то прочесть, то только какие-то туманные фрагменты, непонятное столкновение звуков. Будущее выглядит запроектированным и водоотталкивающим. И только это гребаное сейчас, вечное сейчас, восточное сейчас, смутное сейчас ускользает из-под контроля.

среда

Бодун, он и есть бодун, но Бася не настолько забывчива, чтобы не вспомнить, что следует поднять еще один крайне важный вопрос.

– Так вот директор, а для вас пан директор, сказал, что даже не представлял себе, какие глупости вы шлете по электронной почте. И вот сейчас пан директор объявил, что теперь будет выборочно проверять почту сотрудников, да, да, я раньше вам про это не говорила, так как надеялась, что вы будете разумно вести себя, но вы перешли все границы. Я не знаю, вы ли это, но, наверно, вы, вы все, директор не говорил, чью почту он читал, ни на кого пальцем не указывал, сказал только, что такая чушь, что просто руки опускаются, что он и понятия не имел, чем сотрудники его банка занимаются в рабочее время, за которое они получают заработную плату. Сотрудники занимаются отправкой идиотских писем, что является доказательством in vitro[10] того, что им явно нечем заняться, и придется закрутить гайки, так как подобное поведение вредно сказывается на облике фирмы, и потому, имея в виду безопасность и эффективность, он ежемесячно будет проверять случайно выбранный почтовый ящик, так что, Госька, забудь о том, чтобы обмениваться всякими дурацкими мейлами с Томеком. Даже думать об этом забудь. Уж не думаешь ли ты, Госька, что я совсем глупая и не вижу, чем ты занимаешься? Я тебе запрещаю, ты поняла? И никаких дискуссий, это касается вас всех. Как только я замечу, что кто-то отправляет идиотские письма, не связанные с работой, то он надолго запомнит. Всем ясно? А потом директор мне говорит, что в сети вирусы. А откуда они берутся? Из вашей переписки, и если я только замечу, что кто-то пишет кому-то о том, что происходит в нашем отделении, этот кто-то тогда увидит. Думаете, я не знаю, кто такие письма отправляет? Думаете, я совсем дура? Я все знаю и не позволю никому своевольничать. А если кому не нравится, скатертью дорога. И ты, Госька, прекрасно знаешь, что я имею в виду.

Гоха прекрасно знает, но изображает совсем глупую. Нет, эта Гоха чистое наказание Божье. Просто невыносимая.

понедельник

– Ремня на тебя нет! Ты собираешься вставать на работу?

– Мама, который час? Семь? Мама, мне же к девяти.

– Дурачком прикидываешься? Это я просто хотела тебе напомнить, чтобы не проспал, а то ведь сам знаешь, у тебя есть тенденция просыпать.


Что сегодня?

Блин, понедельник. А ты чего ждал?


– Мирек, почему ты совсем не улыбаешься? – спрашивает Бася. – Сидишь и не улыбаешься.

– Я не улыбаюсь? Нет, я улыбаюсь, – возражаю я.

– Послушай, я же вижу, как ты улыбаешься. Я ведь сижу тут и смотрю, а ты мне будешь рассказывать, что улыбаешься. – Бася с сожалением смотрит на меня. – Будешь мне всякую лапшу вешать. Не думаешь ли ты, что я отсюда не вижу? Я весь зал вижу отсюда. Когда входит клиент, ты, вместо того чтобы улыбнуться, вежливым жестом пригласить клиента, неподвижно сидишь, как кукла, и что-то невнятно бормочешь. Так тебя учили на повышении квалификации?

– Но я ведь встаю со стула, я же говорю…

– Подожди, дай мне докончить. Так тебя учили на повышении квалификации, отвечай, так тебя учили? Наверно, не так, да? Хорошо, я расскажу, как тебя учили, потому что сама проходила повышение квалификации. А учили тебя так: когда входит клиент, ты должен отчетливо произнести: «Здравствуйте, чем я могу вам помочь?» Причем произнести это так, чтобы клиент почувствовал себя в нашем отделении как дома, чтобы у него возникло желание подойти, задать вопрос, сесть. Ты же должен знать, что, когда клиент сел, ему легче представить наше предложение, и такой клиент от нас быстро не уйдет, такой клиент это в принципе наш клиент. Знаешь, что я скажу тебе? Мне не хотелось бы наблюдать подобные сцены в будущем.


Рекомендуем почитать
Плановый апокалипсис

В небольшом городке на севере России цепочка из незначительных, вроде бы, событий приводит к планетарной катастрофе. От авторов бестселлера "Красный бубен".


Похвала сладострастию

Какова природа удовольствия? Стоит ли поддаваться страсти? Грешно ли наслаждаться пороком, и что есть добро, если все захватывающие и увлекательные вещи проходят по разряду зла? В исповеди «О моем падении» (1939) Марсель Жуандо размышлял о любви, которую общество считает предосудительной. Тогда он называл себя «грешником», но вскоре его взгляд на то, что приносит наслаждение, изменился. «Для меня зачастую нет разницы между людьми и деревьями. Нежнее, чем к фруктам, свисающим с ветвей, я отношусь лишь к тем, что раскачиваются над моим Желанием».


Брошенная лодка

«Песчаный берег за Торресалинасом с многочисленными лодками, вытащенными на сушу, служил местом сборища для всего хуторского люда. Растянувшиеся на животе ребятишки играли в карты под тенью судов. Старики покуривали глиняные трубки привезенные из Алжира, и разговаривали о рыбной ловле или о чудных путешествиях, предпринимавшихся в прежние времена в Гибралтар или на берег Африки прежде, чем дьяволу взбрело в голову изобрести то, что называется табачною таможнею…


Я уйду с рассветом

Отчаянное желание бывшего солдата из Уэльса Риза Гравенора найти сына, пропавшего в водовороте Второй мировой, приводит его во Францию. Париж лежит в руинах, кругом кровь, замешанная на страданиях тысяч людей. Вряд ли сын сумел выжить в этом аду… Но надежда вспыхивает с новой силой, когда помощь в поисках Ризу предлагает находчивая и храбрая Шарлотта. Захватывающая военная история о мужественных, сильных духом людях, готовых отдать жизнь во имя высоких идеалов и безграничной любви.


Три персонажа в поисках любви и бессмертия

Что между ними общего? На первый взгляд ничего. Средневековую принцессу куда-то зачем-то везут, она оказывается в совсем ином мире, в Италии эпохи Возрождения и там встречается с… В середине XVIII века умница-вдова умело и со вкусом ведет дела издательского дома во французском провинциальном городке. Все у нее идет по хорошо продуманному плану и вдруг… Поляк-филолог, родившийся в Лондоне в конце XIX века, смотрит из окон своей римской квартиры на Авентинский холм и о чем-то мечтает. Потом с  риском для жизни спускается с лестницы, выходит на улицу и тут… Три персонажа, три истории, три эпохи, разные страны; три стиля жизни, мыслей, чувств; три модуса повествования, свойственные этим странам и тем временам.


И бывшие с ним

Герои романа выросли в провинции. Сегодня они — москвичи, утвердившиеся в многослойной жизни столицы. Дружбу их питает не только память о речке детства, об аллеях старинного городского сада в те времена, когда носили они брюки-клеш и парусиновые туфли обновляли зубной пастой, когда нервно готовились к конкурсам в московские вузы. Те конкурсы давно позади, сейчас друзья проходят изо дня в день гораздо более трудный конкурс. Напряженная деловая жизнь Москвы с ее индустриальной организацией труда, с ее духовными ценностями постоянно испытывает профессиональную ответственность героев, их гражданственность, которая невозможна без развитой человечности.