Герой нашего времени - [49]
вторник
– Здравствуйте, – говорю я, вставая со стула. – Вы, должно быть, за пенсией, сейчас проверю, пришла ли она на счет. Ой, к сожалению, еще нет. Да, да, я знаю, что должна уже быть, но происходит это не по вине банка. Да, я знаю, что работодатель заверил вас, что перевел деньги еще три дня назад. Полностью в этом пункте с вами согласен, однако на вашем счете этих денег, увы, еще нет. Если бы банк получил их, они тут же были бы перечислены вам, в этом никаких сомнений быть не может, но ведь очень часто бывает, что работодатель переводит деньги в срок, но по системе неэлектронного перевода, называемой «Сибирь», потому что такой перевод дешевле, и тогда деньги идут дольше, чуть ли не целую неделю, а если бы он перевел электронным путем, иначе «Эликсиром», вы сразу бы получили их. Прошу мне поверить, банк не задерживает ваши деньги. Да, да, я понимаю, что у вас финансовые обязательства, вы должны платить, однако в данный момент я ничем вам помочь не могу. Благодарю вас. До свидания.
Наша цель – удовлетворить клиента.
У Баси имеется соответствующее по этому поводу, а точней, соответствующее указание.
– Зачем ты все это им объясняешь? – возмущенно говорит она. – Зачем ты им рассказываешь про разницу между «Сибирью» и «Эликсиром»? Ты что, думаешь, они что-нибудь в этом понимают? Нужно говорить: пенсия есть либо пенсии еще нет. Спасибо, все. А ты им про систему электронного перевода, про банковскую сеть. Ты что думаешь, они это понимают? Дашь такой палец, так она тебе всю руку оттяпает, ты хоть это-то понимаешь? Ты ей объясняешь пять минут, а у нее за спиной очередь выстроилась. Что ты вообще себе воображаешь? Говори коротко и конкретно, понял?
Да. Понял. Знаю. Это чернь. Аморфная масса. Закваска, из которой никогда не получится хлеба. Несостоявшиеся алкоголики и потенциальные потаскухи. Нет смысла с ними разговаривать. Только: есть пенсия или нет пенсии. Вон отсюда! Это Гамбургер Банк, а не зал ожидания на вокзале. Сюда приходят с конкретными проблемами. С соответствующими вопросами. Нам плевать, что у вас не уплачены взносы по кредиту, а зачем вы, жопы безмозглые, брали этот кредит, надо было раньше думать. Нам безразлично, что у вас квартплата, и телевизор, и проездной билет, и еще какие-то там траты, и нам насрать, что ребенок, что семья, что муж безработный, где у тебя, дура, глаза были, что ты такого мужа выбрала, он настругал тебе сопляков и не работает, ведь так, да? Пошли вон из банка, на панель, на улицу – там ваше место.
Освободите пространство для клиентов с повышенными запросами, которым, собственно говоря, и адресованы предложения нашего Гамбургер Банка. Это люди с доходом, превышающим определенную планку, имеющие хорошие машины, люди образованные и устроенные в жизни, люди, обладающие внутренней культурой соответствующего уровня, люди улыбающиеся и довольные, люди, знающие механику общества и осознающие определенные факты, люди, ценящие удобства и изысканные закуски, люди, обладающие вкусом и неизменно утонченные, люди, претендующие на принадлежность к породе всемедийно известных, люди, которых любят и которыми восхищаются, – наши, одним словом, наши.
А вы, шваль из городского лазарета, можете сгнить. Нет вам места в храме финансов. Так случилось, что вы были необходимы для достижения установленных контрольных цифр, но это было давно и неправда. Эпоха сострадания к братьям нашим меньшим давно закончилась. Единственное, что мы можем для вас сделать, это подарить зараженные нетипичной пневмонией спальные мешки фирмы, широко известной на мировом рынке.
– Зачем ты с ними дискутируешь? – кричит Бася, когда отделение Гамбургер Банка наконец опустело. – Разве я тебе не говорила? Хочешь работать здесь? Да? В таком случае веди себя в соответствии с моими указаниями.
– Знаешь что, Бася? – сокрушенно шепчу я. – Я хотел бы, то есть очень, жутко хотел бы попросить прощения, это моя вина, моя вина, моя величайшая вина, потому я молю тебя, Бася, и всех святых, и нашего господа бога единого пана директора простить меня и отпустить мне мою вину, а в качестве искупительной жертвы я хотел бы тебе предложить вот такое… но где же это, черт, ну где же оно… погоди, погоди, уже вытаскиваю, старая, но еще вполне, нет, правда, замечательная, противотанковая, погоди, блин, сейчас я энергично дерну, и она лишится символической чеки, и теперь. Бася, у нас уже, наверно, не будет времени попрощаться с нашими близкими, но вполне хватит, чтобы плюнуть тебе в рожу.
Бух! Бам! Бах! Трах! Телепицца за стенкой переживает внезапное сокращение. У некоторых клиентов застревают в горле двойной сыр, двойные шампиньоны, двойной кетчуп и двойной абонемент. Кассирша роняет всю мелочь, которую намеревалась отдать в качестве сдачи. Монеты катятся по бежевым плиткам пола, словно гайки, на внутренней стороне которых производитель поместил призыв крупными буквами: «Попробуй счастья еще раз!»
Через секунду мы находимся в эпилептическом сердце циклона. Тут происходит встреча с грустной и суровой правдой, но это правда. А затем начинается бойня номер два. Возвращение турбобуйного с мегаспецэффектами. Сумасшедший строчит из калаша. Бюрократы, флегматики, бомжи, инвалиды, пенсионеры, дети – безвинных нету.
В сборник произведений современного румынского писателя Иоана Григореску (р. 1930) вошли рассказы об антифашистском движении Сопротивления в Румынии и о сегодняшних трудовых буднях.
«Песчаный берег за Торресалинасом с многочисленными лодками, вытащенными на сушу, служил местом сборища для всего хуторского люда. Растянувшиеся на животе ребятишки играли в карты под тенью судов. Старики покуривали глиняные трубки привезенные из Алжира, и разговаривали о рыбной ловле или о чудных путешествиях, предпринимавшихся в прежние времена в Гибралтар или на берег Африки прежде, чем дьяволу взбрело в голову изобрести то, что называется табачною таможнею…
Отчаянное желание бывшего солдата из Уэльса Риза Гравенора найти сына, пропавшего в водовороте Второй мировой, приводит его во Францию. Париж лежит в руинах, кругом кровь, замешанная на страданиях тысяч людей. Вряд ли сын сумел выжить в этом аду… Но надежда вспыхивает с новой силой, когда помощь в поисках Ризу предлагает находчивая и храбрая Шарлотта. Захватывающая военная история о мужественных, сильных духом людях, готовых отдать жизнь во имя высоких идеалов и безграничной любви.
1941 год. Амстердам оккупирован нацистами. Профессор Йозеф Хельд понимает, что теперь его родной город во власти разрушительной, уничтожающей все на своем пути силы, которая не знает ни жалости, ни сострадания. И, казалось бы, Хельду ничего не остается, кроме как покорится новому режиму, переступив через себя. Сделать так, как поступает большинство, – молчаливо смириться со своей участью. Но столкнувшись с нацистским произволом, Хельд больше не может закрывать глаза. Один из его студентов, Майкл Блюм, вызвал интерес гестапо.
Что между ними общего? На первый взгляд ничего. Средневековую принцессу куда-то зачем-то везут, она оказывается в совсем ином мире, в Италии эпохи Возрождения и там встречается с… В середине XVIII века умница-вдова умело и со вкусом ведет дела издательского дома во французском провинциальном городке. Все у нее идет по хорошо продуманному плану и вдруг… Поляк-филолог, родившийся в Лондоне в конце XIX века, смотрит из окон своей римской квартиры на Авентинский холм и о чем-то мечтает. Потом с риском для жизни спускается с лестницы, выходит на улицу и тут… Три персонажа, три истории, три эпохи, разные страны; три стиля жизни, мыслей, чувств; три модуса повествования, свойственные этим странам и тем временам.
Герои романа выросли в провинции. Сегодня они — москвичи, утвердившиеся в многослойной жизни столицы. Дружбу их питает не только память о речке детства, об аллеях старинного городского сада в те времена, когда носили они брюки-клеш и парусиновые туфли обновляли зубной пастой, когда нервно готовились к конкурсам в московские вузы. Те конкурсы давно позади, сейчас друзья проходят изо дня в день гораздо более трудный конкурс. Напряженная деловая жизнь Москвы с ее индустриальной организацией труда, с ее духовными ценностями постоянно испытывает профессиональную ответственность героев, их гражданственность, которая невозможна без развитой человечности.