Героиня второго плана - [6]

Но Арсений, видимо, эту перемену заметил. Майя не была так самонадеянна, чтобы подумать, будто он что-то почувствовал, но заметил точно. Или ему просто оказалось достаточно, что она не отстраняется? Ей не очень хотелось в этом разбираться, да, к счастью, и не пришлось: Арсений толкнул дверь, и они вместе вошли в его комнату.

Свет был выключен, но комната освещалась городскими огнями. Как раз когда Майя и Арсений вошли, эти огни промелькнули, пронеслись стремительной стайкой по полу, по потолку, по раскрытой постели.

– Нина Цезаревна не скоро вернется, наверное, – сказал Арсений, снимая с нее плащ. – Зачем же вам ждать за столом?

Майе не понравилось, что он это сказал. Она не ожидала от него каких-то необыкновенных слов, но обыкновенные сейчас звучали все же фальшиво, резали слух. По счастью, то, что он делал, было отдельно от слов и фальшивым поэтому не выглядело.

Арсений подвел Майю к кровати, сел сам, ее усадил рядом с собою. Желание его нарастало, и хотя оно не находило в ней отклика, чувствовала она его отчетливо. Его и нельзя было не почувствовать – в том, как Арсений расстегнул верхние пуговки на ее блузке, дрожало нетерпение, и оно, несомненно, было страстным.

«Все-таки хорошо, что мужчины устроены иначе, чем женщины», – подумала Майя.

В ней страсть никогда не появилась бы сама собою, а в нем именно так и появилась – изнутри.

Еще она подумала, что таким вот образом мир и движется вперед, пусть в непонятном направлении, но движется с несомненной энергией, а если бы движение мира зависело от нее, то он стоял бы на месте, пока не закис бы и не сошел на нет.

Это была последняя ее отчетливая мысль. Арсений перестал расстегивать пуговицы на блузке и коснулся ладонью ее груди. Ладонь у него почему-то оказалась холодной, как будто они до сих пор стояли над весенней водой или у калитки Фонтанного дома. Прикосновение такой ледяной ладони должно было бы показаться Майе неприятным, но совсем оно ей таким не показалось. Что-то дрогнуло у нее в груди, в животе, между ног, дрогнуло и повлекло ее к нему – вне разума, вне рассуждений, одной только силой желания.

– Вы разденетесь? – спросил Арсений. Тут же он понял, наверное, что такой вопрос должен показаться ей странным, и пояснил: – Я плохо умею со всем этим обращаться и могу что-нибудь испортить, а вам это не понравится.

Майя засмеялась и перестала думать, правильно ли она делает, уступая желанию постороннего мужчины в первый же день знакомства. Она и так почти не думала об этом, но все же, а теперь перестала думать совсем.

– Да, – сказала она. – Да-да.

Из-за смеха ее собственное желание исчезло, но сразу же и вернулось, потому что за окном снова проехал автомобиль, наверное, какой-то длинный, и снова огоньки пробежали по стенам, по кровати и по телу Арсения, а он уже снял рубашку, и в этих трепетных огнях Майе показалось, что он вздрагивает каждым мускулом. Это выглядело необычно и волнующе, притом именно телесно волнующе.

Они легли на кровать. У Майи уже голова кружилась; она не ожидала от себя такого. Ее женский опыт был скуден, поэтому она сразу распознала в себе страсть чуть большего накала, чем ощущала когда-либо прежде.

Хотя, может быть, дело только в возрасте, только в том, что она начала на свой счет беспокоиться, и желание ее подогревается этим беспокойством больше, чем тягой к мужчине, который лежит рядом с нею на кровати.

Они лежали так, рядом, некоторое время. Оно показалось Майе долгим, хотя прошло, наверное, не более полуминуты. Потом Арсений снова коснулся рукой ее груди, его рука была все так же холодна, и влечение, которое опять возникло у нее в ответ на это прикосновение, оказалось таким же сильным, как и в первый раз. Как все-таки странно, что оно вызывается именно холодом его рук! Майя не понимала, почему так.

«А губы? – Это она подумала уже взволнованно и даже смятенно. – Губы у него тоже ледяные?»

Она могла бы просто поцеловать его, чтобы понять это, но ей не хотелось тянуться губами к его губам, раз он этого не делает.

Словно поняв Майины мысли, Арсений сам поцеловал ее. Да, и губы такие же холодные. Весь он ледяной, что ли? Странно! И еще более странно, что это действует на нее возбуждающе.

А он, несомненно, действовал на нее именно так. Она не замечала даже тех мелких и неизбежных неловкостей, которые возникают от того, что приходится и прилаживаться друг к другу, к тому особенному, что есть в каждом, и совершать какие-то обыкновенные, для всех одинаковые действия.

Впрочем, Майя-то никаких собственных действий не совершала – она соглашалась с действиями Арсения, они казались ей разумными, да такими и были, конечно. Она с облегчением вздохнула, когда он дотянулся до своего бумажника, лежащего на тумбочке у кровати, и фольга блеснула у него в руке. Они не дети беспечные, и прекрасно, что он это понимает. Ей не хотелось бы услышать от него какую-нибудь пошлость вроде того, что цветок не нюхают в противогазе.

Да, холод его тела был ей приятен. И его молчание тоже. Ну что он мог бы сказать ей, если бы не молчал? Что она ему понравилась? Это и так понятно, уж наверное, она понравилась ему хоть сколько-нибудь, раз он провел с ней вечер и захотел окончить этот вечер в постели. От произнесения вслух эта мысль не наполнит ее каким-нибудь особенным счастьем, но и того, что наполняет ее сейчас, уже немало.