Германия в эпоху религиозного раскола. 1555–1648 - [69]

2. Тип князей кануна Тридцатилетней войны, которому Ф. Пресс не подобрал собирательного ярлыка. По его мнению, ярче всего он проступал в образе Максимилиана Баварского. Региональные отличия были весьма велики, но при всей разнице можно увидеть характерный для этого типа князей правительственный почерк: хлопоты по совершенствованию административной, прежде всего финансовой системы, желание создать эффективную военную машину ввиду надвигавшейся угрозы войны, забота о придворном блеске (меценатство, поощрение собирательства и т. д.). «Княжеский тип кануна Тридцатилетней войны был менее цельным, чем предшествовавший. К нему можно отнести разнообразные экспоненты, формировавшиеся, впрочем, единой основой: угрозой войны и экономическим кризисом. Именно благодаря этой основе возникали мощные импульсы, стоявшие уже в преддверии абсолютизма» [24. S. 129].

3. Князья — современники Тридцатилетней войны также, по мысли Ф. Пресса, не могут быть привязаны лишь к одному, характеризующему всех портрету. Ярко выраженные военные натуры («Kriegsfürsten») соседствовали с глубоко религиозными властителями, в лице которых возрождался образ «молящегося государя». Фигура Максимилиана Баварского последовательно демонстрировала умелое сочетание династических, религиозных и административных интересов. Но поколение властителей Тридцатилетней войны при всех весьма существенных отличиях между своими представителями стало предвестником нового типа государей второй половины XVII в. «Сколь различным было воздействие войны — особенно на послевоенное время, — столь же по-разному выступали отдельные князья, но столь же очевидной была основа этого поколения. Нужда и война уменьшали влияние сословий, усиливали прямое вмешательство княжеского авторитета, содействовали развитию армии и бюрократии… Война решительно содействовала формированию нового типа князей» [24. S. 130].

4. Во второй половине XVII в. начинает доминировать тип «первого поколенья абсолютных государей», озабоченных преимущественно залечиванием нанесенных войной ран и последовательным развитием тех возможностей княжеской власти, которые были созданы военным лихолетьем.

5. На смену ему на рубеже XVII и XVIII вв. приходит поколение князей «придворного абсолютизма». «В последней четверти XVII в. абсолютизм обнаруживал в немецких князьях свои самые выразительные формы — он знаменовал высшую точку автократического правления и придворного блеска» [24. S. 131].

Далее Ф. Пресс выделил еще три типа, доводя свое исследование до конца Старой Империи, что лежит уже за рамками нашего обзора. В основе типологизации лежала, таким образом, не столько социокультурная шкала, привязанная к конкретным персонажам, сколько более общие социально-политические и духовные критерии, менявшиеся от века Реформации до Наполеоновских войн. Причем различные княжеские типы сближаются у Ф. Пресса с различными поколениями территориальных властителей. Лишь в двух случаях — применимо к князьям второй половины XVI в. и времен расцвета абсолютизма — историк смог найти более или менее четкие определения. «Представляется, что с конца XVI в. и до начала XIX сменилось восемь фаз, причем лишь только религиозные князья конца XVI в. и придворные абсолютисты ок. 1700 г., в меньшей степени — просвещенные абсолютисты, маркировали единый тип князей» [24. S. 141].

Некоторые историки, вооружившись, как бы мы сказали, генерационно-типологическим методом Ф. Пресса, попытались обобщить картину. У. Вайсе и Р. Штраубель упростили его схему: в целом, по их мнению, второй половине XVI в. свойственен образ именно «благочестивого», «молящегося» государя, все еще пребывавшего в хлопотах об устройстве церкви, укоренению избранной им догмы.

XVII в. знал тип «военного властителя», сформированный военным временем. «Теперь характерно повышалась репутация государя, если он выступал в качестве полководца или военного организатора, состоя на иноземной службе или во главе своих войск» [15. S. 15). На смену ему уже в середине XVIII в. приходит лик просвещенного государя, «просветителя на троне», правившего в уже иной общественной атмосфере.

Наметился и более осторожный подход, предпочитающий выделять не столько связь типа с поколением, сколько указывать на типологическую разницу между самими поколениями. В подобном духе высказывался Р. Эндрес, противопоставляя два поколения имперских князей: времен Аугсбургского мира (Альбрехт Баварский, Август Саксонский, Иоганн Георг Бранденбургский) и князей начала XVII в. (Фридрих V Пфальцский, Максимилиан I Баварский). Если представители первого поколения были озабочены сохранением мира, то новые государи кануна Тридцатилетней войны выступали, выражаясь его словами, «энергичными активистами» в защиту собственных религиозных и династических интересов, причем наиболее ярко новые черты отразились в портретах кальвинистских лидеров Империи. А. Крауз по меньшей мере выделяет тип «раннеабсолютистского государя» в начале XVII в., но вновь как синоним нового поколения. Предшественники, «отцы и деды» Максимилиана Баварского, черпали удовольствие в «ренессансном образе жизни, в растущих личных удовольствиях временами примитивного рода, ставших возможными благодаря их княжескому статусу» [17. S. 23]. Их ближайшие наследники видели в персональном правлении прежде всего большие возможности к достижению собственного величия и величия своего государства. А. Крауз, хотя и рассматривает проблему на примере католических Виттельсбахов, однако склонен скорее к обобщению в социокультурологическом контексте, избегая конфессиональной дифференциации Ф. Пресса. «Раннеабсолютистский государь» — универсальный тип для начавшегося XVII в., Максимилиан I Баварский — первый его представитель на немецкой почве.