Германия в эпоху религиозного раскола. 1555–1648 - [68]

Опыт систематизации Ф. Пресса стимулировал последующие исследования в двух направлениях: в локальном социально-политическом и в более широком типологическом. Результаты социальных или социополитических изысканий оказались более чем скромными, ввиду, главным образом, нежелания рассматривать княжеский Олимп посредством широкого сравнительного метода. Здесь исследования не пошли дальше констатации тезиса о социальной замкнутости, «неподвижности» верхушки сословного айсберга: позиции высшего дворянства были резко отграничены от дворянства низшего, состав самой корпорации не испытывал большой динамики перемен, по меньшей мере вплоть до Тридцатилетней войны (Р. Эндрес). Хотя князья и являются верхним эшелоном имперского дворянства, но именно в обобщающих исследованиях им не отводится практически никакого места. В некоторых случаях (X. Рабе) встречаются почти дословные повторения аналитической схемы Ф. Пресса, но с акцентом на рост территориального могущества князей. Наблюдается скорее желание проследить за путями и методами укрепления социальных позиций князей в территориальных структурах, нежели дать комплексный анализ под влиянием конфессионализации. Во всяком случае, тезис Ф. Пресса об ослаблении связующих скреп в княжеских рядах, о появлении новых типов территориальных властителей собственно под влиянием конфессиональной борьбы остался без развития в этих работах.

Однако если в аспекте внешнего социального анализа историки ограничиваются давно известными положениями, то определенные сдвиги происходят при взгляде на способы «воспроизводства» социального лидерства. Здесь следует отметить новое прочтение позабытого в старой либеральной историографии династического фактора, влияния широких родственных связей. Сперва Иоханнес Куниш на сравнительных примерах, а несколько лет назад — Вольфганг Вебер в весьма инструктивном обобщающем исследовании не только подчеркнули огромную консолидирующую роль семейно-родственных отношений, но и прямо указали на родственные интересы как на важнейший функциональный, программный фактор в жизни имперской элиты. В том или ином виде, но во всех сферах повседневности, в интересах, поначалу кажущихся глубоко частными или прагматичными, угадываются мотивы семейственности, воспроизводства традиционных династических отношений и взгляда на вещи. Тезис В. Вебера вместе с тем ставит под сомнение вывод Ф. Пресса о разрушительных последствиях конфессионального раскола для самосознания и внутреннего единства княжеской элиты. Одновременно он побуждает искать ответ на вопрос о природе внутриимперских конфликтов в плоскости традиционных династических отношений нескольких десятков княжеских Домов.

В области типологизации в последние годы сдвиги кажутся более заметными.

Э. В. Цееден в свое время не решался собрать княжеские портреты конфессиональной эпохи в отдельные, четко разграниченные галереи. «Стиль личной жизни определялся известными условиями (конфессия, соответствующие статусу образование и деятельность), но не был обусловлен лишь только ими» [Zeeden, ZG. S. 224]. В последующем некоторые историки пытались выделять представителей отдельных поколений имперских князей в целях прежде всего лучшего методологического понимания отдельных фаз княжеской Реформации. Так, например, К. Блашке, говоря о Морице Саксонском, считает его «реформационным князем второго поколения». Однако вплоть до работ Фолькера Пресса подобный, условно говоря, генерационный подход выступал лишь методологическим приемом и не становился самостоятельным исследовательским объектом. Ф. Пресс, вероятно, первым отважился соединить шкалу поколений с широким социальным контекстом, включая фактор конфессионализации.

В одной из своих ранних работ («Социальные последствия Реформации», 1983) он выделял три типа имперских князей, последовательно сменявших друг друга от начала Реформации: «Первое поколение реформационных князей демонстрировало склонность к религиозному подвижничеству — на обеих сторонах заметной становилась тенденция к формированию образа «молящегося князя», с которым контрастировал иной тип государя, как и до того, так и после, грубого, склонного скорее к охоте и военным лагерям. Этому последнему типу были неизменно свойственны независимые от вероисповедания черты. В конце века наблюдается возврат к подчеркнутому придворному лоску, с которым связывались специфические формы конфессионального менталитета» [23. S.442]. Если первое поколение, по мысли Ф. Пресса, было едино в своей социокультурной ипостаси, то во втором под влиянием конфессий намечается дифференциация прежде единого типа.

Позже, на примере вюртембергских, баденских и баварских государей Ф. Пресс попытался осуществить более широкую типологизацию. Он выделял:

1. Тип «молящегося князя» («Betefürsten») как прямое порождение реформационных потрясений. Этому типу присущи глубокая религиозность и желание подчинить свои правительственные акции требованиям догмы. Данный тип получил распространение в середине и во второй половине XVI в., носил «старонемецкие» патриархальные черты, и ярким представителем его был герцог Христофор Вюртембергский (1550–1568).