Германия в эпоху религиозного раскола. 1555–1648 - [11]
Едва ли столь «траурные» пассажи могли пробудить интерес у начинающих историков к проблемам второй половины XVI в. Возникала парадоксальная ситуация: утверждение Ф. Энгельса о многообразном общественном воздействии Реформации, о ее сложных социальных предпосылках позволил советским историкам подвергнуть кропотливому и в ряде случаев блестящему анализу социально-экономические и политические структуры Германии кануна и времен самой Реформации, но эти же постулаты лишили их глубокого интереса к тем же структурам второй половины XVI в. Жесткая догматика исключала необходимость дифференцированного анализа социального развития, сложной внутренней динамики сословного общества после 1555 г. Вместе с тем без ясного ответа оставался один из главных вопросов: почему, собственно, Империя, страдающая тяжелыми болезнями общественного быта, самым полным образом обнаружившимися после 1525 г., сумела преодолеть и кризис Реформации, и лихолетье Тридцатилетней войны, сохранив жизненные силы еще на 200 лет?
Научная конференция, прошедшая в стенах Санкт-Петербургского университета осенью 2000 г. и собравшая ведущих немецких специалистов по истории раннего нового времени и их российских коллег, впервые крупным планом развернула дискуссию вокруг конфессионализации перед русскоязычной аудитории. Сборник статей по материалам этой встречи, изданный в 2004 г., еще раз отразил концептуальные воззрения немецких исследователей и, вероятно, может считаться одним из первых опытов апробации новых научных парадигм в кругу российских ученых.
§ 3. Конфессиональная эпоха и раннее Новое время
Проблемы конфессионального столетия неизбежно оказываются в кругу более широкой дискуссии о раннем Новом времени. Усилившийся в послевоенной немецкой историографии глубокий историко-социальный подход обусловил естественный вопрос о взаимосвязи тезисов Э. В. Цеедена, В. Райнхарда, X. Шиллинга с общими концепциями социального развития Европы в XVI–XVIII вв.
К числу наиболее дискуссионных следует отнести тезис о «модернизации» общества в раннее Новое время, выраженный в трех известных концепциях: социологической, разработанной Герхардом Остпрайхом в 1960-е гг., цивилизационной. сформулированной известным философом и культурологом Норбертом Элиасом еще в конце 30-х гг. XX в., и социально-экономической, рисующей Европу XVI–XVII вв. ареной всеобъемлющего и глубокого кризиса. Многие положения теории кризиса сегодня разделяют сторонники самых различных исследовательских направлений.
Г. Острайх видел в многообразии общественных процессов прежде всего общую тенденцию к росту «социальной дисциплины». По его мнению, характерной чертой здесь выступала диффузия государствообразующих тенденций, проникавших во все поры сословного общества, со все более возраставшим давлением нормировавшая повседневность. Важными стимулами в этом процессе выступали затяжные и краткосрочные кризисы, вынуждавшие человека раннего Нового времени в поисках стабильности все теснее прижиматься к институтам власти. Реформация и конфессионализация в землях Империи ставили под сомнение эффективность старых социальных учреждений, что влекло усиление конфликтного потенциала и заново ставило вопросы социальной самоорганизации и дисциплины. Именно подобное движение, по мнению многих историков, и наблюдалось в ареалах вновь возникших протестантских конфессий и реформированного католицизма (создание общинных церковных структур под контролем пастората и надзорных инстанций, организация жесткого контроля со стороны княжеской власти, фиксация повседневных нормативов в регламентирующих актах, бюрократизация и институционализация самих духовных учреждений). Все это содействовало в конце концов различной степени унификации повседневной жизни самих верующих. Намечалось сближение и даже взаимоинтеграция уже существовавших структур светской власти с вновь возникшими духовными институтами. В свою очередь, новый круг задач и возможностей, предоставленных светской власти благодаря Реформации, обусловил рост правительственных структур (развитие «публичных» финансов, формирование правового мышления и органов юстиции, общая тенденция к бюрократизации). В этом смысле конфессиональная эпоха внесла свой вклад в развитие социальной дисциплины и ускорила формирование «протосовременного государства».
Социологическая в своей основе модель, предложенная Г. Острайхом, позволяет интерпретировать конфессиональную эпоху прежде всего с социально-институционной точки зрения как предтечу времени абсолютизма, при котором зревшие до этого государствообразующие тенденции нашли свое логическое воплощение. Вместе с тем многие вопросы, сформулированные Г. Острайхом, остаются либо открытыми, либо попросту не находят подтверждения на немецком материале. Линейная в своей основе концепция Г. Острайха не учитывает региональную специфику немецкого сословного общества. Некоторые тенденции вообще не были свойственны многим имперским территориям. Если, скажем, военная реформа Оранских, осуществленная в Нидерландах, нашла определенный отзвук в прирейнских протестантских землях, то в большинстве других относительно крупных княжеств мы не видим сколько-нибудь схожих элементов военной модернизации. Процесс конфессионализации шел зачастую весьма болезненно и сопровождался тяжелейшими коллизиями для власти, как, например, в Пфальце или в землях богемской короны. Однако тезис Г. Острайха сохраняет значимость в своей, так сказать, рабочей ориентации в качестве идеи, руководящей и дающей ответ, по меньшей мере на главный вопрос, — о росте государственных структур в Европе после Тридцатилетней войны.
