Германия в эпоху религиозного раскола. 1555–1648 - [10]

Определенные сдвиги наметились в первой четверти XX в. В трудах части исследователей, специально не занимавшихся проблемами германской истории и представлявших круг историков духовной культуры, Возрождения и Гуманизма, возникло стремление трактовать XVI в. в гораздо более многоплановом ракурсе. Пожалуй, самый одаренный и тонкий знаток Гуманизма тех лет петербургский ученый А. Г. Вульфиус отважился преодолеть строго политизированный подход к характеру и хронологии эпохи. Одним из первых, во многом предвосхищая взгляды немецких католических историков Й. Лорца и X. Йедина, А. Г. Вульфиус отказался и от употребления терминов «Контрреформация» и «реакция», и от обозначения ими целой эпохи. «Термин «католическая реакция», распространенный в исторической литературе, — замечал он, — способен ввести в некоторое заблуждение. Само слово «реакция» подчеркивает противодействие против Реформации и тем самым отодвигает на задний план то весьма глубокое и интересное перерождение католицизма в XVI и XVII вв., которое в нем совершилось наряду с борьбой против протестантизма. А между тем мощность и успех этой борьбы совершенно непонятны вне связи с этим внутренним прогрессом. Другими словами, католическое движение XV и XVII вв. далеко не исчерпывалось попытками оттеснить или уничтожить протестантизм, а заключает в себе элементы особой католической Реформации. Вот почему давно пора термин «католическая реакция» заменить термином «католическая Реформация» или «католическая реформа» [1. С. 130]. И в реформационном движении, и в католическом обновлении А. Г. Вульфиус видел во многом схожие основы, порожденные сложными социальными и духовными процессами позднего средневековья. Протестантская Реформация и католическая Реформа преображали важнейшие сферы социальной жизни, превращаясь в многостороннее общественное и духовное явление. На страницах своих работ А. Г. Вульфиус представил оба движения фактически параллельными процессами, вплотную подойдя к позднейшей парадигме конфессионализации, предложенной лишь

Э. В. Цееденом. Историку не хватило детальной проработки своей смелыми мазками набросанной картины, чтобы утвердить в науке принципиально новый взгляд на эпоху. Впрочем, его голос оказался одиноким. Несмотря на повторяющиеся слова о католической Реформации в трудах Р. Виппера, В. Н. Перцева и др., идеи А. Г. Вульфиуса не получили развития, уступив в конце концов место формационной концепции.

Торжество марксистского подхода в отечественной исторической науки своеобразно отразилось на трактовке указанной эпохи. Как это ни покажется парадоксальным, но марксистские историки оставили почти совершенно нетронутой характеристику, выработанную германской протестантской историографией, лишь подведя под нее формационно-классовую теорию. Как для Л. Ранке, так и для марксистских историков центральное значение имела Реформация — от выступления Лютера до Аугсбургского религиозного мира — с той лишь разницей, что для историков Вильгельминовской Германии главными героями выступали протестантские князья, возглавлявшие региональные силы будущего, а для историков-марксистов таковыми были «революционные» крестьяне 1525 г. — согласно концепции «первой неудачной раннебуржуазной революции», сформулированной еще полтора века назад Ф. Энгельсом. Так же как у национал-либеральных историков Германии, симпатии советских историков были адресованы протестантским силам вообще, знаменовавшим движение «общественного прогресса». Так же как и немецкие протестантские историки, они делили эпоху на этап Реформации (до Аугсбургского мира) и этап Контрреформации как времени наступления общественной реакции, возглавляемой консервативными силами католической церкви. Католический лагерь не добился реванша, но и протестантизм не решил главной проблемы — национально-государственного объединения страны. После поражения «революционного» крестьянства в 1525 г., в условиях общественной незрелости слабой немецкой «буржуазии», Реформация лишь содействовала княжескому триумфу, успехам «господствующего класса». Приведем весьма характерное высказывание одного из крупнейших советских исследователей реформационной эпохи М. М. Смирина: «После поражения крестьянской войны в Германии наступила политическая и общественная реакция. Положен был конец всему общественному движению эпохи Реформации, развернувшемуся на фоне экономического подъема XV–XVI вв. Потерпели поражение все слои оппозиции, участвовавшие в движении. В выигрыше остались только одни князья… Областной и провинциальный сепаратизм, носителями которого выступали многочисленные немецкие князья и имперские города, стал во второй половине XVI в. в еще большей степени, чем раньше, характерной чертой политической жизни Германии… Отсутствие стройной государственной системы в Германской империи, неясность правовых норм, регулирующих отношения между различными ее членами, разительные отличия ее эволюции от проходившего в других странах Европы процесса национально-государственной консолидации побудили известного немецкого юриста второй половины XVII в. Самюэля Пуффендорфа назвать империю «неопределенным образованием, похожим на чудовище»» [