Германия на заре фашизма - [172]

Если не считать начальной стычки, Папен считал, что встреча оказалась весьма плодотворной. Он даже убедил себя, что лидер нацистов стал более сговорчивым, хотя нисколько не уменьшил своих притязаний. Он по-прежнему требовал назначения канцлером и права единолично определять политику правительства. Тем не менее воодушевлённый Папен встретился с представителем Немецкой национальной партии в Дюссельдорфе и обсудил с ним формирование нового «фронта национального единства». Затем бывший канцлер отправился в Дортмунд и провёл переговоры с ведущими немецкими промышленниками. Некоторые из них поддерживали требование Гитлера назначить его канцлером ещё в ноябре, были обеспокоены планами Шлейхера и приветствовали перспективу сближения с лидером нацистов.

9 января бывший канцлер вернулся в Берлин. Первым делом он посетил Шлейхера, с которым, как он утверждает в своих мемуарах, разрешил все недоразумения. Затем Папен навестил президента и убедился, что его старый защитник готов принять его объяснения. Папен не пишет в мемуарах, что именно он сказал Гинденбургу. Позже Мейснер услышал от Гинденбурга, что Папен нашёл Гитлера куда менее требовательным, чем раньше. Тот якобы не настаивал на получении всей полноты власти и выразил готовность участвовать в коалиционном правительстве с правыми. Папен также верил, что партия «Центра» пожелает оказать поддержку такому правительству и оно сможет рассчитывать на парламентское большинство. Об условиях Гитлера, похоже, не говорилось вообще. Гинденбург, очевидно решив, что фюрер готов принять Папена в роли канцлера, уполномочил того поддерживать связь с лидером нацистов. Эти контакты, неформальные и пробные, должны были поддерживаться втайне, и президент попросил Мейснера ничего не говорить канцлеру.

Санкционировав продолжение контактов с Гитлером, Гинденбург ставил под удар возобновившиеся попытки Шлейхера расколоть партию нацистов, которые как раз находились в критической стадии. Гитлер решительно отверг попытки Штрассера к примирению, Шлейхер снова предложил последнему пост вице-канцлера. Штрассер, к большой тревоге своей партии, выказал готовность принять предложение. 4 января, в день, когда Штрассер и Гитлер встретились в Кёльне, Штрассер прибыл к президенту. Встреча была успешной. Гинденбургу понравилось спокойствие и дисциплинированность Штрассера, так не похожие на напряжённое поведение Гитлера. «Этот парень выглядит намного лучше, чем Гитлер, – впоследствии сказал он Шлейхеру. – Это совсем другое дело. Штрассер мне понравился».

Шлейхер почувствовал, что близок к победе. Похоже, президент снова на его стороне. Он даже потребовал, чтобы Шлейхер, как тот писал позже, не терял времени на переговоры и немедленно распустил рейхстаг. Но канцлер предпочёл подождать, более чем когда-либо надеясь обеспечить большинство и получить, таким образом, передышку хотя бы на несколько месяцев.

Понимал ли Гинденбург, что повинен в вероломстве, когда спустя несколько дней разрешил Папену за спиной Шлейхера продолжать переговоры с Гитлером? Убедил ли его Папен, что Шлейхер не может рассчитывать на успех и что необходимо искать другое решение? Или он просто готовил две альтернативные стратегии, как это было принято в Генеральном штабе, в надежде, что хотя бы одна из них окажется успешной? Не было принято окончательного решения по плану Шлейхера, да и Папен не получил ничего, кроме неофициального мандата. Гинденбург мог снова занять выжидательную позицию, чтобы всё разрешилось само собой. Всё это лишь предположения, ничего более. Сомнений нет лишь в одном: президент полностью понимал, что делает. Он, конечно, уже не мог концентрировать своё внимание в течение длительного времени и частенько засыпал на затянувшихся совещаниях, но сжатые, короткие доклады он вполне был способен воспринимать, о чём единодушно свидетельствуют все его приближённые. И если он не понял всех нюансов, касавшихся инициатив Папена, то уловил всё же достаточно много, если дал Мейснеру инструкции не раскрывать планов Папена канцлеру. Поэтому он сам, по крайней мере частично, виноват в том, что совершенно запутался в сети плетущихся вокруг него интриг.

Гинденбургу не пришлось оставаться пассивным долго. 11 января последовал звонок из Земельного союза с требованием немедленной аудиенции у президента. Собравшийся совет директоров оказался встревоженным настолько, что считал совещание с президентом «абсолютно необходимым, чтобы развеять опасения Земельного союза и представляемого им сельскохозяйственного населения страны». Всегда благоволивший к аграриям Гинденбург не обратил внимания на их безапелляционный тон и принял делегацию уже через полчаса. Визитёры нарисовали мрачную картину отчаянного положения сельского хозяйства: фермеры не могут справиться с разрухой, они возмущены и близки к бунту, ситуация подталкивает их к коммунистам. Гинденбург отреагировал очень быстро и сразу вызвал на совещание с аграриями Шлейхера и соответствующих министров. Он придал поставленным вопросам настолько большое значение, что сам занял кресло председателя, что делал нечасто. «Господа, – сказал он, открывая совещание, – должен вас предупредить, что мы не уйдём отсюда, пока не выработаем приемлемое решение. Пусть даже нам придётся сидеть всю ночь».