Герман - [8]
– А я рассказывал тебе, как однажды сверзился с лестницы с двумя ведрами краски?
– Ага.
– В одном была синяя, в другом – желтая. Хоть убей, не помню, что я красил.
– Ты красил рамы на втором этаже дома на Несоддене.
– По счастью, я упал на траву, но на меня вылилась вся краска, и, естественно, я стал зеленым. Свалился я на Троицу, а нашли меня только в конце августа. Хочешь доесть последнюю котлету?
– Нет, лучше мне не кусочничать перед обедом.
– Тогда я доем. Я здоров как лосось, поскриплю еще авось. На что ты там смотришь, Герман?
– На твою голову. Почему на ней волосы не растут?
– Потому что мне помирать пора. Старость как осень. Листья опадают.
– А потом ты превратишься в зиму?
– Да. В долгую-долгую зиму.
Входя в дом, Герман с порога услышал, как мама уронила две тарелки – это вдвое больше нормы. А папа стоял в двери ванной, перекинув полотенце через плечо, и смотрел на него, точно в первый раз увидел.
– Приветик, – сказал папа наконец, но голос звучал непривычно глухо и гулко, как будто папа говорил из большого горшка.
Тут до Германа дошло, что папе с его башенного крана все видно. И как он про Руби врал, папа тоже видел.
– Я не нарочно, – промямлил Герман.
– Что не нарочно?
– Ты следил за мной?
Папа долго обдумывал ответ и даже закрылся полотенцем. Потом скинул его и сказал:
– Сегодня я тебя весь день не видел. Облака слишком толстые были. Зато я помог самолету приземлиться в Форнебю. – Он кинул полотенце Герману. – Это я привираю. На самом деле я видел только птицу. И покормил ее хлебом.
Появилась мама: глаза усталые, лицо в саже.
– Ты можешь не мыться. Еда на столе.
– Зато тебе помыться надо, – засмеялся Герман и кинул полотенце маме.
Рыбная запеканка пригорела, а картошка разварилась почти в пюре. Герман пожалел, что не покусочничал у дедушки. Мама, похоже, сегодня не голодная, она не закрывая рта рассказывает про Бутылю, как он уверял их, будто в пивных бутылках полно муравьев. И про то, что к Якобсену-младшему пришла дама в широкополой шляпе и длинной юбке.
– Мам, ты не заболела? – спросил Герман.
Она резко обернулась к нему и сказала удивленно:
– Заболела? Почему ты спрашиваешь?
– Ты не ешь ничего.
– Она опять худеет, – объяснил папа.
Мама, словно опомнившись, откусила кусочек горелой запеканки и спросила с полным ртом:
– Тебе кажется, я слишком толстая?
– Нет, я тебя одним пальцем подниму, – откликнулся папа, но поднимать никого не стал.
– Может, ты подцепишь краном дедушку и спустишь на улицу? – предложил Герман.
– Идея неплохая, но надо хорошенько все продумать.
– Мы вытащим его через окно. Только это надо делать, пока зима не наступила.
– Как там дедушка, кстати?
– Поскрипит еще авось.
Папа встал из-за стола и начал убирать посуду, но уронил на пол вилку, а когда наклонился поднять ее, упустил еще и стакан.
– Ты с Пузырем говорила? – спросил Герман маму, чтобы не смотреть, как папа ползает по полу, собирая осколки, и загривок у него красный, аж жуть.
– Да, говорила. А сдача где?
– Я уж надеялся, ты забыла! – рассмеялся Герман.
– Забыла не забыла, но можешь оставить сдачу себе.
Герман уставился на маму в недоумении.
– Нам это по карману?
– Да, не волнуйся.
Папа резко выпрямился, чуть не врезавшись головой в потолок.
– Я поговорил с бригадиром. То есть мне не обязательно спрашивать у него, но, короче, ты можешь как-нибудь на днях подняться со мной в кабину. Что скажешь?
Что на это скажешь, подумал Герман, но расстраивать папу не хотелось.
– Здорово. Я наконец рассмотрю свою спину.
Папа выбросил осколки в мусор и поспешно вернулся за стол.
– Ну и на рыбалку съездим, за угрем.
Герман отвел глаза. А папа перегнулся через стол и, размахивая руками, стал показывать размер будущего улова.
– На набережной у «Фреда Ульсена»[8]. Там самые жирные пасутся, где слив канализации.
– Прекрати! – крикнула мама и с грохотом встала.
Папа водил глазами с несчастным видом, и Герман понял, что надо его выручать.
– Но душить их я не хочу.
Папа улыбнулся ему с большим облегчением.
– Мы их не душим, Герман. Гвоздь номер три – и всё. Аккуратно в башку тюк – вот так – и всех делов.
Мама выскочила из кухни.
Да уж, вечер становился все страннее и страннее. Папа сегодня сел ужинать не помывшись. Мама взялась довязывать шапку, начатую два года назад. Лучше не отсвечивать, подумал Герман, а пожелать всем спокойной ночи и лечь.
Все каштаны он взял с собой в кровать. Вытаскивать их из скорлупы – одно из самых больших удовольствий. Удивительно, что такое гладкое, такое приятное может прятаться в зеленой скорлупе с шипами, прямо чудо. Он сложил каштаны на подушку рядом с собой, но один все-таки засунул за щеку. Тут же зашла мама и села на краешек кровати.
– Герман, ты ешь каштаны?
– Это я как будто курю.
Мама нежно провела пальцем по пробору, Герман расхохотался, каштан выстрелил изо рта и попал в Америку на глобусе.
– Очень у тебя красивая стрижка.
– Неплохая.
– А уроки ты сделал?
– Нет два раза.
– Ничего страшного. Ты завтра в школу не пойдешь. Нам с тобой надо сходить к врачу.
Сон слетел с Германа в одну секунду.
– Мама, ты заболела?
Она приставила палец Герману ко лбу и мягко уложила его снова на подушку.
