Герцоги республики в эпоху переводов - [78]

.

Полный разрыв между физической и математической теорией и традиционной задачей научного познания объективной реальности не случайно становится предметом особого иронического внимания Уэльбека:

«Согласно другой (гипотезе), требовалось отказаться от самого понятия элементарной частицы ввиду полнейшей невозможности определения ее собственных состояний: и тогда исследователь оказывался в максимальной онтологической пустоте, если только не скатывался к радикальному позитивизму, ограничиваясь математическим оформлением предсказания наблюдаемых явлений и полностью отрекаясь от прояснения их физической сути. Естественно, именно к этой гипотезе и должно было склониться большинство ученых»[286].

Большинство, о котором здесь идет речь, не ограничивается исключительно представителями естественных наук. Ренессанс позитивизма, с которым нам приходилось столько раз сталкиваться как в российской, так и во французской академии по ходу нашего повествования, получает, таким образом, дополнительное объяснение. Поэтому современные попытки спасения социальных наук, обычно проникнутые позитивистским пафосом, кажутся обреченными на неудачу. Без опоры на объективность, реальность, научность естественных наук, которые всегда выступали основой легитимности позитивизма, едва ли возможно остановить лавинообразно нарастающий кризис научности.

Не постмодернизм — постструктурализм — деконструктивизм, который принято обвинять в разрушении традиционной вселенной, системы ценностей и научных понятий, но физика и математика, оплот научного познания реальности, взорвали «объективную картину мира», предоставив представителям «гуманитарного знания» молча недоумевать над ее обломками. Неудивительно, что понятие «наука» стало наполняться смыслом, отрицающим привычное представление о науке. Коррозия этого понятия превратила его в «научную фантастику». Оно отвлекло от зияющей пустоты будущего, оставшейся на месте крушения прогрессистского проекта, но оказалось роковым для реальности объективного «пространства-времени».

Б

Мы движемся к катастрофе, ведомые искаженным образом нашего мира, и никто не знает об этом. <…> Рано или поздно они доберутся до молекулярных основ сознания, и тут они в лоб в лоб столкнутся с новым мышлением, порожденным квантовой физикой. Нам неизбежно придется пересмотреть постулаты сознания, да и само понятие реальности, и следовало бы уже сейчас подготовиться к этому в эмоциональном плане.

М. Уэльбек[287]

Объективное, линейное, непрерывное и необратимое время прогресса лежало в основе видения общества и истории, которое в культуре Нового времени было неразрывно связано с социальными науками. Плавное однонаправленное перетекание прошлого в настоящее и в будущее обеспечивало единство всемирного исторического процесса. Время прогресса скрепляло ход общественного развития жесткими причинно-следственными связями, позволявшими социальным наукам объяснять прошлое и предсказывать будущее. Объективность времени служила гарантом объективности познания. Не менее важно, что представление об «объективном времени» выступало отличительным признаком «цивилизованности», рассматривалось в качестве важного атрибута европейской культуры.

«Но мы знаем, что их представления (примитивных народов. — Д.Х.) о времени отличаются от нашего. Они не могут представить себе этой прямой линии, простирающейся бесконечно в воображении, всегда равной самой себе, на которой располагаются события, могущие быть представленными в виде единообразной и необратимой серии, линии, на которой события с необходимостью выстраиваются друг за другом. Время не является для дикарей, в отличие от нас, особой интеллектуальной интуицией порядка последовательности. Еще в меньшей степени оно представляется им гомогенной субстанцией. Оно скорее ощущается качественно, чем репрезентируется (рационально. — Д.Х.)»,

— писал Люсьен Леви-Брюль, отсылая к не подлежащим сомнению представлениям своей эпохи[288].

Сегодня очевидно, что с этим образом времени что-то случилось. Симптомы неполадок с восприятием времени заявляют о себе не только работами историков и социологов с такими говорящими названиями, как, например, «Неполадки с темпоральностью»[289]. И не только прочтение Пруста сквозь призму Хайдеггера Юлией Кристевой[290], прочтение «Пиковой дамы» сквозь призму «Игрока» Достоевского Александром Эткиндом[291], чтение из современности, к которому призывал экспериментатор Борхес, свидетельствуют о «неполадках с темпоральностью». Успех концепции презентизма[292], которая обобщила сомнения и гипотезы, многократно высказывавшиеся историками, социологами, антропологами, но никогда не становившиеся предметом самостоятельного исследования, позволяет судить о масштабе «неполадок», об их размахе и их значении.

По мнению создателя этой концепции Франсуа Артога, в восприятии времени наступил резкий перелом. Особенностью нового восприятия времени, характерного для наших дней, является подавление настоящим двух других членов временной триады. Поглощение настоящим прошлого и будущего превращает настоящее в собственный самодостаточный горизонт и делает невозможным выход за его пределы «в другое время»