Герцоги республики в эпоху переводов - [33]

Представление о том, что история может сохраниться только как «правдоподобный», по выражению Поля Вейна[126], рассказ о прошлом, еще некоторое время назад радикально отвергавшееся профессиональной общиной, сегодня становится все более общепризнанным. И это тоже означает, что рост читательского интереса имеет мало общего с научными достижениями профессиональных историков.

Готовность историков смириться с мыслью о том, что история является прежде всего повествованием, выглядит запоздалым признанием уже состоявшегося возвращения к событийной истории, перехода от истории в стиле «Анналов» к анналам в прямом смысле слова. История-рассказ, история-перечень событий, лишенная претензий на объяснение их глобальных причин, — таков сегодня образ истории, привлекательный для читателя. Возвращение истории-летописи, для написания которой нужна не методология, а только несколько несложных технических навыков, наметилось задолго до того, как историки заметили это. История возвращается в «новом качестве» — рассказа, повествования, летописи, мемуаров, биографии. И история — социальная наука тщетно, ценой невероятных компромиссов старается пойти навстречу этой «старой истории». Здесь уместно напомнить о росте популярности работ историков-непрофессионалов (в том числе исторических романов, фильмов и т. д.), как и о том, что доля профессиональной историографии в общем объеме исторической продукции, публикуемой во Франции — стране, главном «экспортере» научной истории XX в., — крайне невелика. Интерес к истории-рассказу сродни спросу на философию — мораль: неспособность произвести новые идеи оборачивается для гуманитарного знания резким снижением его роли и значения в жизни общества, сводит его задачи к удовлетворению запросов читателей.

Не потому ли иссякает жизнеспособность социальных наук, что у них не остается ни своего собственного, особого предмета, ни собственных задач, ни особых вопросов, на которые они могли бы дать ответ обществу, все более и более утрачивающему к ним интерес? Может быть, мы присутствуем при столь же революционном, радикальном переделе территории познания, каким стало рождение самих социальных наук более ста лет назад?

Будущее без социальных наук?

О том, что социальные науки исчерпали себя, говорилось не раз, и не раз тому приводились более или менее веские причины. Например, Н. Е. Копосов показал, что лежавшая в основе социальных наук идея разума-культуры, т. е. «представление о социальном или культурном характере мышления» и о его тождестве с языком, завела современные социальные науки в тупик, проявившийся, в частности, в ловушках «лингвистического поворота». Этот последний рассматривается автором как «reductio ad absurdum проекта социальных наук, их логическое завершение, сопровождающееся обнаружением их внутренних противоречий, следовательно, их самоотрицание»[127].

Предположим, что проект социальных наук завершен. Что же может прийти им на смену? И можно ли помыслить наш современный мир, в котором практически каждый второй житель крупных городов имеет высшее образование, сама социальная структура которого не мыслима без среднего класса, составленного в основном из профессоров, преподавателей, исследователей, студентов, аспирантов, экспертов и консультантов всех родов, без социальных наук?

Как известно, функционирование социальных наук в последнее время стало вызывать целый ряд чисто социальных проблем, свидетельствующих о крайне нездоровом состоянии всего проекта. Так, в 1990 г. Петер Новик на примере функционирования исторической профессии в США показал, что кризис перепроизводства историков-специалистов повлек за собой не только узкую специализацию и фрагментацию исследований, но и резкое снижение качества научных работ, которые выходили из-под пера рядовых выпускников университета, собирающихся стать рядовыми профессорами, чтобы заполонить продукцией среднего качества полки университетских библиотек[128]. Анализируя аналогичные тенденции и, в частности, кадровую динамику в исторической профессии во Франции, Даниэль Рош в 1986 г. указывал на «кризис профессионального сознания», который становится следствием «распада общины историков». Анализ социологических параметров состояния среды историков привел автора к выводу о грядущем кризисе исторической дисциплины задолго до того, как этот диагноз стал общепризнанным:

«Кризис назревает, и если не будут приняты меры, дисциплина рискует оказаться серьезно затронутой той реальной диспропорцией, которая существует между современными потребностями исторического исследования и реальными возможностями ее развития во Франции…»[129]

Сегодня эти тенденции только усугубились. Во Франции перепроизводство профессиональных историков стало притчей во языцех. И хотя более удачливые с точки зрения профессионального трудоустройства социологи или психологи все еще продолжают находить работу на предприятиях, очевидно, что профессиональная безработица является прямым следствием бесперебойной работы университетов.

Социальные науки возникли как идеология среднего класса[130], позволившая ему не только обрести право на существование, но и обеспечившая массам «разночинцев» возможность стать «герцогами республики». Более того, она создала постоянный источник дохода для этой многочисленной социальной группы, одновременно дав ей орудие для самовоспроизводства — метод социальных наук, позволявший, при правильном его применении, достигать достаточно успешных результатов любому среднему представителю среднего класса. Массовое изготовление специалистов, готовых к применению массового интеллектуального продукта в стандартных ситуациях, — не в этом ли причины столь длительного и безусловного успеха у интеллектуалов марксизма, психоанализа, структурализма? Не в этом ли хотя бы отчасти кроется разгадка жажды парадигмы, смысл настоятельного поиска идейного единства? Не здесь ли таится секрет последовательного тяготения к унификации профессиональных школ на протяжении всей истории социальных наук, проявившегося в постоянно критикуемом, но неизбежном воспроизводстве «мандаритата»? Не здесь ли коренится причина изобретения профессионального жаргона, позволяющего скрыть неспособность к индивидуальному творчеству и самовыражению?