Герцоги республики в эпоху переводов - [17]

Шрифт
Интервал

. Вкратце аргументы Р. Дебре можно представить следующим образом. Великих интеллектуалов больше нет[62]. После смерти трех великих — Жан-Поля Сартра, Раймона Арона, Мишеля Фуко — не осталось никого, кроме эпигонов. В своей книге Дебре рисует коллективный портрет медиатических интеллектуалов, не сходящих с экранов телевизоров и передовиц газет. Их имена знают все, но, в отличие от великих интеллектуалов прошлого, на их счету нет ни выдающихся достижений, ни значительных теорий. Они абсолютно нелегитимны. Раньше интеллектуал был автором крупных работ (чаще всего философских), благодаря которым он приобретал авторитет и славу. Властитель дум, интеллектуал заставлял прислушиваться к своему голосу прежде всего потому, что люди смотрели на мир сквозь призму его идей. Те же, кто называют себя интеллектуалами и выступают в средствах массовой информации от их лица сегодня, приобрели известность исключительно благодаря своей фотогеничности и остроумию, но за ними не стоят ни самостоятельные теории, ни признание их выдающихся заслуг[63].

Книга Дебре спровоцировала ответ Ж. Жюльяра. По мнению Жюльяра, интеллектуалы во Франции переживают период обновления. До сих пор они никак не подходили под то определение свободного от партийных пристрастий и политически не ангажированного интеллектуала, каким оно сложилось во время дела Дрейфуса. Напротив, история первой половины XX в. заставила их встать под разные политические знамена. Попав под власть великих революционных иллюзий, став попутчиками коммунизма, они утратили независимость как морального суждения, так и мысли. Теперь, наконец, этот этап завершен, и интеллектуалы снова политически нейтральны, снова свободны. Как и век назад, они готовы выступать не от имени определенной политической партии, но во имя великих универсальных ценностей — справедливости, свободы, прав человека.

Позиции Пьера Нора и Мишеля Винока можно представить в виде еще одной точки зрения на судьбу французского интеллектуала. Оба автора указывают на утрату того особого места в обществе, которое занимал интеллектуал на протяжении последнего столетия. В своей статье «Зачем (до сих пор) нужны интеллектуалы?», опубликованной в посвященном дискуссии номере «Le Débat»[64], Мишель Винок выделяет три типа современных французских интеллектуалов, три парадигматические модели. Конечно, здесь мы встречаем уже хорошо знакомого нам медиатического интеллектуала, которого Винок называет «анонимным»: раз ничто не отличает достижения подобного персонажа от среднестатистического человека, то «все мы в равной мере являемся интеллектуалами». Другой тип интеллектуала — интеллектуал-интервенционалист. Эпигон интеллектуала-универсалиста, парадигматическим воплощением которого был Вольтер, а позже стал Великий Писатель, интервенционалист сегодня безуспешно пытается сыграть Сартра, Мальро, Камю… Он живет участием в публичных дебатах и старается высказывать свое мнение по любым вопросам современности, хотя его позиция не опирается на продуманную политическую или социальную программу и не исходит из оригинальной философской идеи. Его сочинения не делают его «властителем дум», играя скорее роль подчиненного, хотя и необходимого аксессуара его деятельности. Еще один тип — интеллектуал-специалист, изобретенный Фуко как антипод универсалиста. Он приобретает легитимность для участия в публичных дебатах не благодаря выдающимся философским или художественным произведениям, но именно в силу своей узкой профессиональной компетенции. Фуко приводил в пример Оппенгеймера, Винок называет несомненным продолжателем этой модели Бурдье[65]. Как видно из всего сказанного, если интеллектуал и может вообще рассчитывать на какую-либо социальную или культурную роль, то это отнюдь не роль учителя общества или морального арбитра — иллюзии Жюльяра не нашли отклика у других участников дискуссии.

Более того, по мнению и Винока и Нора, современное общество больше не нуждается в интеллектуале. Демократический строй предоставляет каждому возможность выступить в публичных дебатах и высказать свое мнение как благодаря множеству ассоциаций и неформальных объединений, так и благодаря развитию современных средств массовой информации. Следовательно, с одной стороны, отпала всякая необходимость в существовании интеллектуалов как привилегированной группы людей, говоривших от имени тех, кто не мог самостоятельно отстаивать свои интересы; с другой стороны, средства массовой информации стали орудием профанации дискурса интеллектуалов, заставляя их примеряться к потребностям и возможностям восприятия массовой аудиторией.

«Если интеллектуал — это тот, кто говорит от лица неспособных к самовыражению, защищая добро, красоту и справедливость, то чем больше людей услышат их слова, тем лучше. Казалось бы, появление средств массовой информации должно было создать уникальные условия для этого. Но в результате одни интеллектуалы стали отказываться от присутствия в средствах массовой информации, тогда как другие сделали это своей профессией. Проблема заключалась в том, что аудитория, с которой вынужден дискутировать интеллектуал, не всегда оказывается той, которой интеллектуал достоин»,


Еще от автора Дина Рафаиловна Хапаева
Кошмар: литература и жизнь

Что такое кошмар? Почему кошмары заполонили романы, фильмы, компьютерные игры, а переживание кошмара стало массовой потребностью в современной культуре? Психология, культурология, литературоведение не дают ответов на эти вопросы, поскольку кошмар никогда не рассматривался учеными как предмет, достойный серьезного внимания. Однако для авторов «романа ментальных состояний» кошмар был смыслом творчества. Н. Гоголь и Ч. Метьюрин, Ф. Достоевский и Т. Манн, Г. Лавкрафт и В. Пелевин ставили смелые опыты над своими героями и читателями, чтобы запечатлеть кошмар в своих произведениях.


Занимательная смерть. Развлечения эпохи постгуманизма

Эта книга посвящена танатопатии — завороженности нашего общества смертью. Тридцать лет назад Хэллоуин не соперничал с Рождеством, «черный туризм» не был стремительно развивающейся индустрией, «шикарный труп» не диктовал стиль дешевой моды, «зеленые похороны» казались эксцентричным выбором одиночек, а вампиры, зомби, каннибалы и серийные убийцы не являлись любимыми героями публики от мала до велика. Став забавой, зрелище виртуальной насильственной смерти меняет наши представления о человеке, его месте среди других живых существ и о ценности человеческой жизни, равно как и о том, можно ли употреблять человека в пищу.


Вампир — герой нашего времени

«Что говорит популярность вампиров о современной культуре и какую роль в ней играют вампиры? Каковы последствия вампиромании для человека? На эти вопросы я попытаюсь ответить в этой статье».


Готическое общество: морфология кошмара

Был ли Дж. Р. Р. Толкин гуманистом или создателем готической эстетики, из которой нелюди и чудовища вытеснили человека? Повлиял ли готический роман на эстетические и моральные представления наших соотечественников, которые нашли свое выражение в культовых романах "Ночной Дозор" и "Таганский перекресток"? Как расстройство исторической памяти россиян, забвение преступлений советского прошлого сказываются на политических и социальных изменениях, идущих в современной России? И, наконец, связаны ли мрачные черты современного готического общества с тем, что объективное время науки "выходит из моды" и сменяется "темпоральностью кошмара" — представлением об обратимом, прерывном, субъективном времени?Таковы вопросы, которым посвящена новая книга историка и социолога Дины Хапаевой.


Рекомендуем почитать
Ландшафты Зазеркалья

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Идеология Зазеркалья

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Красное и черное

Очерки по истории революции 1905–1907 г.г.


Полигон

Эти новеллы подобны ледяной, только что открытой газированной минералке: в них есть самое главное, что должно быть в хороших новеллах, – сюжет, лопающийся на языке, как шипучие пузырьки. В тексты вплетены малоизвестные и очень любопытные факты, связанные с деятельностью аэрокосмических Конструкторских бюро. Например, мало кому известно, что 10 октября 1984 года советский лазерный комплекс «Терра-3» обстрелял американский орбитальный корабль «Челленджер» типа «Шаттл». Тот самый, который спустя два года, 28 января 1986 года взорвался при старте.


Японцы в Японии

Автор книги В. Дунаев, долгое время работавший в Японии в качестве корреспондента АПН, не претендует на последовательное раскрытие общественно-политических проблем Японии. Но та мозаичность, которой отличается эта книга, многообразие жизненных ситуаций, человеческих судеб, личные наблюдения и впечатления автора — все это позволяет в конечном итоге сделать достаточно глубокие обобщения, пополнить наши знания о Японии и японцах.


Тяжба о России

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Феноменология текста: Игра и репрессия

В книге делается попытка подвергнуть существенному переосмыслению растиражированные в литературоведении канонические представления о творчестве видных английских и американских писателей, таких, как О. Уайльд, В. Вулф, Т. С. Элиот, Т. Фишер, Э. Хемингуэй, Г. Миллер, Дж. Д. Сэлинджер, Дж. Чивер, Дж. Апдайк и др. Предложенное прочтение их текстов как уклоняющихся от однозначной интерпретации дает возможность читателю открыть незамеченные прежде исследовательской мыслью новые векторы литературной истории XX века.


Языки современной поэзии

В книге рассматриваются индивидуальные поэтические системы второй половины XX — начала XXI века: анализируются наиболее характерные особенности языка Л. Лосева, Г. Сапгира, В. Сосноры, В. Кривулина, Д. А. Пригова, Т. Кибирова, В. Строчкова, А. Левина, Д. Авалиани. Особое внимание обращено на то, как авторы художественными средствами исследуют свойства и возможности языка в его противоречиях и динамике.Книга адресована лингвистам, литературоведам и всем, кто интересуется современной поэзией.


Самоубийство как культурный институт

Книга известного литературоведа посвящена исследованию самоубийства не только как жизненного и исторического явления, но и как факта культуры. В работе анализируются медицинские и исторические источники, газетные хроники и журнальные дискуссии, предсмертные записки самоубийц и художественная литература (романы Достоевского и его «Дневник писателя»). Хронологические рамки — Россия 19-го и начала 20-го века.


Другая история. «Периферийная» советская наука о древности

Если рассматривать науку как поле свободной конкуренции идей, то закономерно писать ее историю как историю «победителей» – ученых, совершивших большие открытия и добившихся всеобщего признания. Однако в реальности работа ученого зависит не только от таланта и трудолюбия, но и от места в научной иерархии, а также от внешних обстоятельств, в частности от политики государства. Особенно важно учитывать это при исследовании гуманитарной науки в СССР, благосклонной лишь к тем, кто безоговорочно разделял догмы марксистско-ленинской идеологии и не отклонялся от линии партии.