Генеральная проверка - [133]

30

Винтовочные выстрелы не утихали. Отрывисто строчил пулемет. Где-то взорвалась граната. Во всей округе лаяли и выли собаки. Плакали дети. Причитали женщины, проклиная свою горькую долю. Поп Йордан крестился, прислушиваясь к долетавшим в открытую дверь церкви звукам. Иеромонах посоветовал запереть ее и не открывать, пока не утихнут выстрелы.

— Сомневаюсь, чтобы они скоро стихли, — перестал креститься протоиерей. — Судя по тому, как все началось, быстро это не кончится. Это гражданская война!

— Меня ждут дела в монастыре, отче. Сколько дней я уже здесь на твоем иждивении?

— О чем ты говоришь? — махнул рукой протоиерей. — Вот как утихнет, тогда уладим дела: и твои, и флорентинского попика… Давай-ка лучше отсюда выйдем, потому что, не дай бог, случайно подожгут церковь. Сгорим, как крысы.

— Лучше оставаться в притворе. Разве не слышишь, как свистят пули кругом? Быть беде. Я не тороплюсь пока еще на тот свет. Спаси, господи, меня, грешного!

Иеромонах несколько раз истово перекрестился и вошел в притвор церкви. Отец Йордан осторожно прикрыл дверь, и сразу же не стало слышно выстрелов и шипения пуль. Могильным холодом повеяло от алтаря. И впервые эти божьи слуги испытали страх от церковного полумрака. Пугала их и темнота, и эта необычная тишина, струившаяся, казалось, изо всех уголков церкви. Им все чудилось, что кто-то следит за ними, кто-то таится и ждет удобного момента, чтобы застрелить их. И они стояли оцепенев, прямые, будто жердь проглотили. Особенно напуган был иеромонах.

— Зажги свечку, отче, — попросил он протоиерея, — темнотища-то — хоть глаз выколи.

— Нельзя этого делать, Антим! Во-первых, нас может увидеть кто-нибудь снаружи, во-вторых, дует ветер, подумают, что пожар занялся в церкви. Нельзя.

— Давай зажжем хоть лампаду, что ли.

— И лампаду нельзя. Увидят.

— Ну и что из того, что увидят?

— Подумают, что в церкви скрываются коммунисты, и начнут стрелять. Капитан Харлаков и глазом не моргнет. Ты слышал, кто такой капитан Харлаков?

— Нет.

— Не дай бог тебе его встретить.

— Почему?

Протоиерей замолчал, а потом добавил шепотом:

— Он — убийца Стамболийского!

Оба замолчали, потом усердно перекрестились.

— Не проговорись только где-нибудь, — предупредил поп Йордан. — Лишат жизни нас обоих, так и знай! И моя, и твоя голова слетит. Слышишь?

— Упаси меня бог, отче. Я политикой не занимаюсь.

Побледнев, иеромонах Антим снова опасливо стал поглядывать в сторону алтаря.

— Ты ничего не видишь у царских врат, отче?

— А что там может быть? Ничего не вижу. Впрочем, там что-то светится. Да ведь лампада это. Она серебряная. И в ней отражается наружный свет. Ничего другого я там не вижу. Это наша лампада — подарок вашего монастыря.

— Не в лампаде дело! — продолжал побледневший монах. — Тебе не кажется, что где-то топают, как будто кто-то ходит?

— Кто топает?

— Топает, и все. Снаружи или здесь, но топает! Ходит кто-то по плитам в алтаре. Не слышишь разве?

— Уж очень ты испугался, отче. Приди в себя.

— Я в себе, Йордан, но слышу шаги. Кто-то ходит.

— Не могу понять. Помолчи немного!

Протоиерей схватил его за руку, прислушался, повернув ухо к алтарю и затаив дыхание.

— Ничего не слышу.

— Оглох ты, что ли, Йордан? Да ходит же кто-то в алтаре. Не слышишь разве?

Они долго стояли в оцепенении, но ничего определенного не слышали. Тогда поп Йордан отпустил руку иеромонаха, смело подошел к алтарю, открыл царские врата, посмотрел по сторонам, бросил взгляд на распятие Христа, нависшее над престолом, и громко спросил:

— Есть здесь кто-нибудь?

Голос его загремел по всей церкви.

— Есть здесь кто-нибудь? — повторил он.

Никто не отозвался. Тогда он переступил порог алтаря, опустился на колени у подножия престола и начал усердно молиться. Рядом с ним встал на колени иеромонах, тоже начал молиться. Они долго стояли так и били поклоны, а в разгаре молитвы распятие Христа вдруг наклонилось и стало падать прямо на них.

Оба вскочили и бросились бежать из алтаря. Им показалось, что распятие двинулось вслед за ними. Они оборачивались и кричали, но темная фигура с крестом продолжала двигаться следом. Когда же они достигли запертой входной двери, которую впотьмах никак не могли открыть, чтобы выбраться наружу, вдруг прозвучали слова:

— А ну-ка отодвиньтесь, дайте мне пройти.

Остолбенев, они смотрели на крест, и, когда фигура снова заговорила, поп Йордан узнал голос Митрушки. Он приподнялся, приблизился к кресту и еле слышно спросил:

— Это ты, Митрушка?

— Я, отче. — Два черных, злых глаза смотрели из-за креста Христова. — Открой мне дверь, выпусти на улицу.

— Там капитан Харлаков, миленький ты мой! — ласково произнес протоиерей и приблизился к нему на шаг.

Из-за креста показалось дуло револьвера, и снова послышался голос Митрушки:

— Не подходи, отче, буду стрелять!

— Не смей, Митрушка, выходить, не вздумай сотворить такой грех.

— Ты побереги себя, а обо мне не думай.

— Разве не слышишь выстрелов?

— Слышу, а зачем вы меня выгнали из алтаря?

— Стой, Митрушка, стой. Мы тебя не гоним. Но сюда вот-вот нагрянет капитан Харлаков, чтобы мы ему отслужили молебен. Где я тебя скрою?

Митрушка поставил распятие на каменные плиты и сказал: