Генерал Рубцов - [39]

С опаской подхожу к Рычакову.

— Где ты пропал? — спокойно спрашивает он. — Уже около двух часов мы ищем вас! Из болота вышли, немцев нет!

Только теперь я понял, что переправились мы в последний раз все-таки через Удай, а в камышах, сами того не заметив, зашли в старое заросшее русло реки.

Люди, покачиваясь, выходили из болота, обессиленно падали на землю. Нужно обсушиться, хоть чуть-чуть отдохнуть, ведь главные опасности выхода из окружения ждали нас впереди.

Где командир корпуса Рубцов и смог ли он оторваться от преследования, мы не знали».

Работать для победы

Утром 3 ноября умер Борис Орлов. Сколько сил приложила Евгения Григорьевна в борьбе за жизнь этого юноши, но смерть оказалась сильнее.

За все время Борис ни разу не заговорил о доме и, только умирая, позвал маму. Он из-под Ленинграда, сейчас даже сообщить ей невозможно: территория-то занята врагом.

В госпитале установлено правило: лечащий врач как самый близкий человек провожает в последний путь своего бывшего пациента. Впервые была Евгения Григорьевна вместе с палатной сестрой Зиной Кунгурцевой на военном кладбище. Где только не появляются теперь вот такие могильные холмики с красной пятиконечной звездой! И здесь, далеко от фронта, война убивает солдат…

6 ноября Рубцова направилась в госпиталь раньше обычного. Улицы города украшены флагами, но нет того радостно приподнятого настроения, которое накануне Октябрьского праздника охватывало горожан в мирное время: во всем чувствуется напряженность, какая-то озабоченность. Ведь у каждого пермяка лежит на плечах тяжелый груз войны, а у многих — личное горе, связанное с потерей близких.

Несмотря на ранний час, в палате оживление. Рубцова обходит раненых, внимательно выслушивает, делает пометки в историях болезни.

— Ну как, Иван Егорович, — обращается она к Евсееву, у которого хотела ампутировать ногу, — скоро ходить начнем?

— Оно и плясать можно будет… — отвечает Евсеев, широко улыбаясь.

Вечером в госпиталь пришли артисты Ленинградского театра оперы и балета имени С. М. Кирова, эвакуированные в Пермь в начале войны. Раненые, кто мог ходить, собрались в зале. Бойцы с волнением слушали русские народные песни, арии из знаменитых опер…

— Сталин выступает!

— Речь Сталина передают! — неожиданно послышались возгласы из коридора — и оборвалась песня, в зале включили репродуктор. Раненые, присутствующие здесь, медицинские сестры, врачи, артисты театра — все напряженно умолкли.

«Я уже говорил… что война создала опасную угрозу для нашей страны… что эта опасность не только не ослабла, а, наоборот, еще более усилилась. Враг захватил большую часть Украины, Белоруссию, Молдавию, Литву, Латвию, Эстонию, ряд других областей, забрался в Донбасс, навис черной тучей над Ленинградом, угрожает нашей славной столице — Москве…

…Нужно перебить всех немецких оккупантов до единого…» — Репродуктор донес шум аплодисментов, минуты две-три аплодировали в далеком московском зале, где сейчас проходило торжественное заседание, посвященное 24-й годовщине Октябрьской революции. Наконец шум утих, и снова Сталин все тем же размеренным голосом продолжал:

«Для этого необходимо, чтобы армия и наш флот имели деятельную поддержку всей страны, чтобы наши рабочие и служащие, мужчины и женщины работали на предприятиях не покладая рук и давали бы фронту все больше и больше танков, противотанковых ружей и орудий, самолетов, пушек, минометов, пулеметов, винтовок, боеприпасов…»

Слушая речь, Евгения Григорьевна с гордостью думала о том, что есть и ее вклад в общее дело борьбы с врагом, пусть маленький, но все-таки есть. После сегодняшнего обхода восемнадцать своих пациентов перевела она в категорию выздоравливающих. Это же больше, чем полвзвода! Скоро все они встанут в строй, снова будут бить фашистов.

Работать для победы — вот что сейчас требуется от нее.

Декабрь сорок первого

Зима в этом году наступила рано. Уже в первых числах ноября выпал снег, выпал, да так больше и не стаял. А в декабре начались морозы, жестокие, лютые. Нескончаемые снегопады до неузнаваемости изменили Пермь. Такого обилия снега пермяки не помнили давно. Улицы почти не расчищались, снег навис огромными шапками на крышах домов, сугробился у заборов. Одетая в телогрейку, валенки, закутанная в шерстяной платок, спешила Евгения Григорьевна в госпиталь. Это был, пожалуй, единственный путь, по которому она ежедневно ходила последние два месяца. Работа — дом, дом — работа, на остальное просто не хватало ни времени, ни сил. Уже около месяца Рубцовы жили в небольшой квартире, недалеко от госпиталя, которую помог получить Ян Семенович Адамсон. От Федора Дмитриевича не было никаких вестей, и недобрые предчувствия уже давно не покидали Евгению Григорьевну.

«Не мог, не мог он молчать столько месяцев! — думала Рубцова, с трудом обходя прохожих на узкой, протоптанной в глубоком снегу дорожке. — Не такой Федор. Если ранен — написал бы, сообщил…» Неизвестность страшила ее, но эта неизвестность оставляла и надежду.

Прийдя в госпиталь, Рубцова заметила необычное оживление.

— Что случилось, Зиночка? — обратилась она к Кунгурцевой, с которой близко сошлась по совместной работе.