Генерал Раевский - [29]

— Как приволокут казаки пленного, я обязательно тебе покажу, каков француз на вид, — ответил Денисов.

Семерников расплылся в улыбке.

— Впрочем, — продолжил Денисов, — ежели схватитесь с ними, кричите: «Пардон, мусье!» Это значит: «Сдавайся!» Ежели ответят: «Пардон!» — не трогайте, они, стало быть, запросили плена.

Прискакал адъютант начальника главной колонны Розенберга.

— Генерал требует начать марш! Опоздание недопустимо!

Розенберг усердствовал в деле, стараясь завоевать доверие главнокомандующего. Ему было известно, что Павел намерен был немного погодя сменить его.

Погода менялась. С гор надвинулись тяжёлые облака. Они плыли низко, скрывая не только дальний, снежный хребет, но и невысокий, ближний, с частыми виноградниками на склонах.

— Опять, ядрёный корень, дождь! — возмущались казаки.

Дозор Семерникова удалялся крупной рысью от вытягивающегося из окраины полка Грекова, стараясь набрать поболее от него дистанции. Скакали уверенно, без опаски встречи с неприятелем, который пока ещё находился в удалении.

Родословная Семерникова, как у большинства казаков, была туманна. Его дед подался на Дон от барской лютости, прознав, что оттуда выдачи беглых нет и там спасение. Бежал тайком, один.

В верховьях Дона таких отчаянных и обиженных собралась целая ватага. Добыли лодку и в ней пустились по течению. Плыли долго, ночами приставали к пустынному берегу. Наконец достигли Раздорского городища, где определились на жительство.

Дед прожил в одиночку год, а потом сторговал у пропойцы-соседа его жену, вечно ходившую в синяках турчанку. Тот привёз её из-за моря, когда ходил в набег.

На кругу[15], который бывал на широком майдане, дед вышел из толпы с турчанкой на общее решение. Прикрыл её худое плечо полой зипуна и заявил атаману:

— Беру её в жёны!

— Берёшь, так бери! У меня возражения нет, — ответил атаман. — Вот только как народ.

Круг не возражал: пусть берёт.

Сосед-пропойца опомнился, и от него не стало житья. Трижды бились на кулаках, счастливый обладатель лишился двух зубов. Молодожёны решили перебраться на новое место.

Ночью тайком перетащили в лодку немудрёный скарб и поплыли вниз по течению. У небольшой, впадающей в Дон речки причалили. Речку называли Темерником.

Прожили здесь два года. То ли от степного воздуха, а может, от доброты мужа турчанка расцвела, превратилась в пышнотелую красавицу, на которую начали заглядываться мужчины. А их тут объявилось в избытке: неподалёку заложили крепость Димитрия Ростовского с немалым солдатским гарнизоном. Соседство беспокойное.

И они опять поплыли дальше, к морю. Выбрали место на высоком правобережье. Только сложили печку, соорудили над головой крышу, как заявился объезд, а с ним и писец длинноволосый.

— Ты кто есть? — вопросили казака, длинноволосый достал книжицу.

Поселенцы обмерли: кто знает, что власти надумают? Жена, не будь дурой, скорей запалила печь, чтоб из трубы дым повалил. Такой существовал порядок: ежели очаг горит, то поселенцев не трогают, признают их жительство. Отошёл от робости и казак.

— Да ить мы темерниковские, оттеда приплыли.

Потеряв в драке с соседом зубы, предок шепелявил.

— Стало быть, ты Семерников, — уточнил писец и нацарапал гусиным пером на бумаге: «Семерников».

С той поры и повёл начало род Семерниковых. А место, где стояла их хибара, назвали Семерниковым.

Отец Прохора был русоволосым, в плечах косая сажень, слыл правдолюбцем, за что часто страдал. От него сын заимствовал силу и характер, а вот лицом удался в мать: слегка скуластый, нос с горбинкой, глаза узкие. И бородка будто мазана сажей.

Хотя дозор Семерникова шёл ходко, однако к ночи французов так и не догнали. Но нетрудно было догадаться, что они здесь были не более как сутки назад, а то и меньше: мосты через речки разрушены, лодки угнаны, приходилось действовать вплавь. В узостях дважды наталкивались на заветы. А в одном месте, где дорога тянулась у крутизны, на казаков сверху обрушился камнепад, чудом никого не задело.

К довершению не переставая лил дождь. Казалось, ему не будет конца. Все промокли до нитки, и усталость брала своё.

На следующий день слегка прояснилось, и казаки увидели вдали город.

— Кажется, кончились мучения, — приободрились они.

Но оказалось, что это город Брешиа, а не Бергамо.

— А где ж этот самый город Бергамо? Опять мокнуть?

— Помокнем, не привыкать, — строго ответил Семерников.

— А может, попытаться ворваться в этот самый Брешин?

Но тут подоспел офицер от полка с приказанием обходить город и делать это как можно поспешнее.

Когда до Бергамо оставалось с десяток вёрст, дозор заметил трёх всадников в форме.

— Никак француз! — заволновались казаки, вглядываясь в верховых.

Те ехали по дороге, не подозревая об опасности: один — впереди, двое — позади. Лошади поджары, ухожены: если преследовать — не догонишь.

Скрытые густым кустарником казаки остановились незамеченными.

План у Семерникова возник сразу.

— Борщов, с тремя казаками скачи к дороге и отрезай французов от города! Сотников, с пятёркой — в голову! Нападёшь с фронта! А прочие — изготовьсь. Атаковать по моей команде!

Они выждали, когда Борщов и Сотников, укрываясь складками местности, приблизятся к дороге. И удивительное дело: волнение казаков передалось лошадям.