Генерал Конфедерации из Биг Сура - [23]

Элайн посмотрела на меня.

— Пошли варить кофе, — сказал я.

— У нас есть кофе, — сказал Ли Меллон. — Вы меня не слушаете.

— Я принесу, — сказала Элайн.

— Я с тобой.

— Хорошо, — сказала она.

Огромная темная туча повернулась по часовой стрелке еще на несколько градусов, и сильный порыв ветра стал трепать будку. Ветер напомнил мне битву при Азенкуре (30) — он летел в нас, точно стрелы из воздуха. Ах, Азенкур: красота, и этим все сказано.

— Я положу в огонь полено, — сказал я. БУМ! Я стукнулся головой. Кофе превратился в две белых чашки, черные внутри и снаружи, как ночь.

— Если хватит, я тоже выпью кофе, — сказала Элизабет. К двум другим добавилась третья белая чашка, черная внутри и снаружи.

— Давай завтракать, — сказал кто-то. Предположительно, я. Я вполне мог сказать что-либо подобное, потому что очень хотел есть.

Свинина и яйца были вкусными, как и жареная картошка, как и очень вкусный клубничный джем. Ли Меллон завтракал с нами во второй раз.

Он вытащил кусок мяса из аллигаторовой пасти, и теперь аллигатор превратился у него в обеденный стол, на который он поставил тарелку.

— Пожарь мне этот кусок, — сказал Ли Меллон. — Его уже как следует отбили.

Аллигатор больше не говорил «ГРОЛ! — опп/опп/опп/опп/опп/опп/опп/опп!». Обеденные столы не говорят таких слов.

Уилдернесс. Хайку аллигатор

Шел сильный дождь, и ветер гудел в дыре кухонной стены, как армия Конфедерации: Уилдернесс — тысячи солдат, марширующих милю за милей по диким просторам — Уилдернесс!

Элизабет с Ли Меллоном ушли в другую будку. Им нужно было о чем-то поговорить. Мы с Элайн остались держать аллигаторов. Мы не возражали.

* * *

6 мая 1864 года. Смертельно раненый лейтенант падает на землю. Проваливаясь сквозь черный ход в память, из отпечатков его пальцев вырастает мраморная глыба. И пока он лежит здесь, величественный, словно сама история, в тело вонзается новая пуля, заставляя его дернуться, как тень на движущейся картине. Возможно, это «Рождение Нации» (31).

Обычно оно сидит в огороде

— Ой-й! — сказала Элизабет. — Потолок. — «Это же ужас просто», и сразу села.

Мы выпустили аллигаторов в пруд. Они медленно уплыли на дно. Дождь лил такой, что невозможно было разглядеть дно пруда, да и не хотелось разглядывать.

Элизабет сидела над водой. Белое платье превращало ее в лебедя. Когда она говорила, озеро стекало с лебедя, отвечая тем самым на вечный вопрос: что было раньше, озеро или лебедь?

— Я вчера видела привидение, — сказала она. — Около курятника. Не знаю, что оно там делало. Обычно оно сидит в огороде. В кукурузе.

— Привидение? — переспросила Элайн.

— Да, у нас тут живет привидение, — сказала Элизабет. — Душа старика. Там, на плато его дом. Когда старик стал совсем дряхлым, он переехал в Салинас; говорят, он умер от разрыва сердца, а душа вернулась в Биг Сур, и теперь иногда бродит по ночам. Я не знаю, что он делает днем.

— Вчера ночью он приходил к нам. Не знаю, что ему понадобилось в курятнике. Я открыла окно и сказала: «Привет, дух. Что ты делаешь в курятнике? Ты же обычно в огороде. Что случилось?»

— Дух крикнул «В атаку!», махнул флагом и убежал в лес.

— Флагом? — переспросила Элайн.

— Точно так, — сказала Элизабет. — Старик был ветеран испано-американской войны.

— Ух, ты. А дети его не боятся?

— Нет, — сказала Элизабет. — Они рады новому приятелю. В этих краях детям скучновато. Им нравится привидение. И потом, оно обычно сидит в огороде. — Теперь Элизабет улыбалась.

Аллигаторы качались на поверхности пруда. Дождь кончился. На Элизабет было белое платье. Ли Меллон чесал голову. Наступала ночь. Я что-то сказал Элайн. Пруд был тих, как Мона Лиза.

* * *

— Где рядовой Августас Меллон? — спросил капитан.

— Не могу знать. Минуту назад был здесь, — ответил сержант. Под носом у него росли длинные рыжие усы.

— Он всегда здесь минуту назад. И никогда не сейчас. Наверное, как всегда, что-то у кого-то тырит, — сказал капитан.

Что-то стучит

Мы ушли в будку спать. У Элизабет были какие-то дела с Ли Меллоном. Ее дети гостили сейчас в Кинг-Сити. Элайн разделась. Мне очень хотелось спать. Я ничего не помнил. Я просто закрыл глаза, или они сами закрылись.

Потом что-то стало меня трясти. Не землетрясение, слишком мягкое, но настойчивое — словно море стало чем-то маленьким, теплым, человеческим и улеглось рядом со мной. И море обрело голос.

— Проснись, Джесси, проснись. — Голос Элайн. — Проснись, Джесси. Слышишь, что-то стучит.

— Что это, Элайн? — спросил я, протирая темноту, потому что темнотой теперь были мои глаза.

— Что-то стучит, Джесси.

— Что? Ничего не слышу.

— Что-то стучит. Что-то стучит.

— Хорошо, — сказал я и перестал тереть темноту. «Ну и пусть себе стучит. Очень красиво стучит,» — и стал опять проваливаться в сон.

— Проснись, Джесси! — сказала она. — Там что-то стучит.

Ладно! Я проснулся и услышал стук, словно кто-то рубил в лесу деревья. Может, их там целая бригада.

— Действительно, что-то стучит, — сказал я. — Надо пойти посмотреть.

— Что я и пытаюсь тебе втолковать, — сказала она.

Я зажег лампу: все повторяется. Прошлый раз это привело меня к тебе.

— Сколько времени? — спросил я. Я перевернулся и взглянул на Элайн. Она была красивая.