Гендер и власть. Общество, личность и гендерная политика - [134]

Поскольку эта тенденция набрала силу, социальный радикализм движения за освобождение геев легко разворачивается против трендов, которые способствуют формированию социальной идентичности гомосексуалов и их уверенности в себе в приватной сфере. Движение за освобождение геев все больше и больше рискует утратить ту базу, которое ранее создало. Эта стратегическая дилемма непроста. Одно из ее следствий, как мы уже говорили выше, – дискуссия о деконструкции. Другим ее следствием служит разворот политических активистов в сторону электоральной политики и местной государственной власти. Надо отметить, что этот разворот привел к некоторым успехам в условиях Сан-Франциско, Сиднея и Лондона. Таким образом, политики-геи подошли к проблеме существенного присутствия в государстве иным – в отличие от феминисток – путем.

Движения за прогрессивную гендерную политику, организовывавшиеся мужчинами-гетеросексуалами, имели значительно меньшие масштабы. Мы уже говорили о движении за освобождение мужчин 1970-х годов. Большая часть этого движения была основана на полоролевом подходе к гендерным отношениям и потому не принимала во внимание вопросы власти и эксплуатации. Группа, которой принадлежит главная власть, не может быть освобождена. Проблемы перестройки маскулинности (reconstruction of mаsculinity), поднимавшиеся на этом начальном этапе, вполне реальны, и они поднимаются опять как феминистками, так и авторами-мужчинами. Сложность в организации движения мужчин с целью демонтажа гегемонной маскулинности связана с тем, что его логика заключается не в выражении коллективного интереса, а в попытке демонтажа этого интереса. Хотя и существуют достаточно веские причины, чтобы предпринять этот демонтаж (некоторые из них приведены во Введении к настоящей книге), шансы на широкую мобилизацию людей в это движение ничтожны.

Поэтому фокус контрсексистской политики гетеросексуальных мужчин ограничивался проблемами частной жизни. Я бы сказала, что значительная часть их энергии была направлена на абсолютно приватные переговоры по поводу отношений с женщинами-феминистками в контексте межличностных гендерных отношений и домохозяйства. Между мужчинами, участвовавшими в этой политике, обмен идеями и опытом был незначительным. Исключение составляли мужские группы (men’s groups), строившиеся по образцу феминистских групп роста сознания, которые до сих пор существуют, и отдельные сетевые проекты, осуществлявшиеся в местных сообществах сторонниками левых взглядов (см. об этом выше).

Примечания

Масштабы гендерной политики

(с. 349–354). О значениях термина «политика» в социальных науках см.: MacKenzie (1967). Нет «общего» исследования гендерной политики в сфере государства (in and around the state); некоторые частные примеры приведены в Главе 6. О гендерной политике на рынке труда и на рабочем месте см.: O’Donnell (1984); Game and Pringle (1983); Eardley et al. (1980). Гендерные политики в сфере культуры формулируются для множества специфических контекстов см., например: Easlea (1983). О понятии семейной политики см.: Morgan (1975). Репродуктивные политики исследуются в работах O’Brien (1981) и Sayers (1982); об эротике и сексуальных ярмарках см.: Laurett (1970). О политиках социальных движений см. ниже.

Феминизм рабочего класса

(с. 358–364). Цитата из Дэвис приводится по: Davies (1978, р. 7–8); о других свидетельствах из британского контекста см.: Reeves (1913) и Rice (1939). Австралийское исследование, обсуждаемое в тексте, следовало бы сравнить с американским, проведенным Лиллиан Рубин (Rubin, 1976); последнее, в свою очередь, необходимо соотнести с политической мобилизацией женщин из рабочего класса на ранних стадиях американской истории – см., например: Dancis (1976).

Движения за освобождение: их рождение и преобразование

(с. 365–373). Радикальный феминизм принял название «Движение за освобождение женщин» в конце 1960-х годов, отчасти для того, чтобы отделить революционную перспективу от «градуализма»[41] и компромиссов либерального феминизма, отчасти – чтобы провести различие между феминистскими приоритетами и задачами «левых мужчин» (the «male Left»). Движение включило в себя направления, впоследствии определяемые как «социалистический феминизм», «культурный феминизм», «экофеминизм». Термин «радикальный феминизм», возможно, был бы более подходящим, но в 1970-х годах он был «присвоен» весьма специфическим, чрезвычайно сепаратистским направлением внутри движения за освобождение женщин, стремившимся отделить себя от социалистического феминизма. Аргумент Эллен Уиллис (Ellen Willis) о том, что за более узким использованием термина скрывается уход от радикализма первых женских освободительных движений, имеет под собой основания.

Лучший общий анализ движения за освобождение женщин, который мне приходилось встречать, см. в: Coote and Campbell (1982); о ранних стадиях развития в Соединенных Штатах см.: Willis (1984); о предпосылках см.: Segal (1983). Об истории движения за освобождение геев см.: в Великобритании – «Gay Left Collective» (1980); в Соединенных Штатах – D’Emilio (1983); в Австралии – Thompson (1985). Данные о составе участников британской конференции Кампании за равенство гомосексуалов (СНЕ) приводятся по: Lumsden (1984). О «движении за освобождение мужчин» см.: Hanisch (1975) – «против»; Бристольская мужская антисексистская конференция (Bristol Anti-Sexist Men’s Conference, 1980) – за; Lyttleton (1984) – «осмысленно смешанная» позиция.