Гэкачеписты - [14]

В сентябре 1990-го произошло еще одно событие, по-своему знаковое. «Комсомольская правда» и «Литературная газета», общим тиражом 28 миллионов экземпляров, опубликовали статью Александра Солженицына «Как нам обустроить Россию?». Писатель и мыслитель высказывал вполне актуальные и разумные опасения: «Часы коммунизма — свое отбили. Но бетонная постройка его еще не рухнула. И как бы нам, вместо освобождения, не расплющиться под его развалинами». Но мелочно-суетливая Россия не желала слушать своего пророка. Не нравились ни предостерегающая интонация (хотелось верить в возможность скорых перемен к лучшему), ни предлагаемые рецепты, которые, излагаемые не привычным трафаретным газетным языком, не соотносились с вбрасываемой «перестройщиками» тематикой. Солженицын казался выжившим из ума и оторванным от советских реалий человеком, смотрящим в прошлое, а не в будущее. Как он сам потом признал: «…услышан я, к сожалению, не был. Не был понят». Публикация его «Архипелага ГУЛАГ» также не стала событием, несмотря на всё муссирование антисталинской темы.

Тут важно напомнить, какое место занимала в общественной жизни 1988–1991 годов тема «культа личности». Журналы и газеты были переполнены статьями, воспоминаниями, архивными публикациями о том времени. После десятилетий замалчивания такого количества преступлений это было вполне объяснимо. Однако произошел явный перекос — вся энергия тратилась на обсуждения событий 60–40-летней давности, в то время как тому, что происходило здесь и сейчас и что определяло путь страны на будущие десятилетия, уделялось куда меньше внимания и интеллектуальных усилий. Получили хождение самые легкомысленные и прямо бредовые идеи, касающиеся и политики, и экономики. Переход к рыночным отношениям в стране с гиперцентрализованной, монополистической экономикой мыслился как плевое дело. Сделать все, «как на Западе», было девизом дня, без понимания того, какой путь прошел Запад, чтобы достигнуть своего уровня жизни.

Но раскручивание антисталинской темы имело и четкую политическую цель — за репрессии должно было ответить нынешнее поколение партийных работников, к террору никакого отношения не имеющее. Таким образом, ударяя по Сталину, били по партаппарату, дискредитируя его. Кроме пряника в виде «жизни как на Западе», массам предлагалась и жертва — все тот же партаппарат, или, говоря словами Гавриила Попова (бывшего секретаря комитета комсомола МГУ), административно-командная система, с которой необходимо было покончить. Главной темой, которая разжигалась в этой сфере и на которой легко можно было избираться и собирать митинги, стали привилегии аппарата. Обкомовские дачи, продовольственные пайки доминировали в обличениях. В Полтаве, например, в 1990 году попала в аварию обкомовская машина, из багажника которой выпала дефицитная колбаса. Незамедлительно собрался народ, который отправился митинговать к так называемому «обкомовскому дому», обитатели которого всерьез опасались штурма и погромов. Так легко было завести людей на теме «партработники съели всю нашу колбасу в спецбуфетах». Психология народных масс периода перестройки вообще интересна сама по себе. Взвинченные люди легко отзывались на самые дикие предложения, верили самым неправдоподобным слухам, дополнительно себя накручивали, доходя до крайней степени общественной истерии и психоза. Неудивительно, что массы становились легкой добычей авантюристов и шарлатанов — как политических, так и медицинских, наподобие Анатолия Кашпировского, под сеансы которого засыпала вся страна, или Алана Чумака, заряжавшего по телевизору воду.

Тема культа личности в совокупности с темой привилегий падали на благодатную почву. Журналист Николай Троицкий вспоминает: «Могу еще раз поделиться собственными ощущениями в те годы: советская власть до такой степени за(…) — именно так, более мягкое слово тут неуместно, что любой выход из нее, пусть самый экстремальный, казался благом». Популярные песни того времени отражали это настроение — «Россия» Игоря Талькова («Листая старую тетрадь расстрелянного генерала, / Я тщетно силился понять, как ты могла себя отдать / На растерзание вандалам»), «Поручик Голицын» Михаила Звездинского с ее тоской по золотому добольшевистскому времени или «Как все» Евгения Куликова («Все мы привыкли, надо признаться, / Из серой массы не выделяться»).

К властителям дум не предъявлялось никаких моральных требований. Вчерашние комсомольские и партийные работники, сотрудники советской печати, успевшие вовремя перекраситься, объявляли себя демократами и клеймили тех своих вчерашних коллег, которые не успевали или не желали поступать подобным образом. Анатолий Собчак вступал в КПСС в 1988-м, чтобы выйти из нее в 1990-м.

Для картинки нравов и состояния умов того времени поучителен следующий факт: с началом перестройки начали критиковаться уродливые и античеловеческие явления в армейской среде, названные «дедовщиной». Одним из следствий этого стало возобновление в 1989 году отсрочки от службы в армии для студентов вузов в течение срока обучения (отмена этой отсрочки приблизительно с 1985 года добавила много непопулярности власти, — призывать стали даже из МГУ). Но вот сами призывники, да и старослужащие, периода перестройки вовсе не ассоциировали себя с новыми веяниями. Приходя с гражданки в армию, они воспроизводили те образцы поведения, которые сложились до них, и кто-то другой, в данном случае офицеры, должен был бороться с дедовщиной, а не они сами.