Гегель: краткое введение - [25]

Примерно сорок лет спустя Карл Маркс разработал поня­тие отчужденного труда. Подобно Гегелю, Маркс рассмат­ривал труд как процесс, в котором рабочий воплощает свои идеи и усилия — фактически, все лучшее, что есть в нем, —в объект своего труда. Тем самым рабочий объективирует или облекает во внешнюю форму себя. Маркс придал боль­шое значение тому, что было заложено в словах Гегеля: если результат труда становится собственностью другого, особен­но чуждого, враждебного другого, рабочий теряет свою объек­тивированную сущность. Так происходит с трудом раба, а по Марксу, такое положение дел неизбежно при капитализме. Кресло, обувь, одежда — все, произведенное рабочим, при­надлежит капиталисту. Рабочие позволяют капиталисту по­лучать прибыль, увеличивать свой капитал и укреплять власть над ними. Рабочий не просто лишается своей объективиро­ванной сущности, в действительности она превращается во враждебную силу, его же подавляющую. Отчужденный труд стал главной темой ранних работ Маркса, развитой затем в понятие прибавочной стоимости, на котором основана мар­ксистская критика капиталистической экономики.

Философия и религия

Маркс видел решение проблемы отчужденного труда в отме­не частной собственности и устранении классового разделе­ния. Гегель же счел необходимым проследить путь, уже прой­денный сознанием. Поэтому проблема будущего лишенного классов общества для него даже не могла возникнуть. Спра­ведливо будет отметить, что «Феноменология духа» — более историческая работа, вплотную примыкающая к «Философии истории». Следующим после проблемы господина и раба предметом обсуждения Гегель выбрал стоицизм, философс­кую школу, приобретшую влияние в Римской империи. О стоицизме писали император Марк Аврелий и раб Эпиктет. В какой-то степени стоицизм позволяет преодолеть пропасть, Разделяющую господина и раба. Угнетенный раб, благодаря труду достигший полного самосознания, в стоицизме может обрести свободу, ведь это учение предполагает уход от внешнего мира, в котором раб остается рабом, в мир внут­ренний. Гегель пишет: «В мышлении я свободен, потому что я нахожусь не в некотором другом, а просто не покидаю себя самого; и предмет, который для меня сущность,... есть мое для-меня-бытие». И еще: «Это сознание... как на троне, так и в цепях,... во всякой зависимости своего единичного на­личного бытия... свободно». Стоик свободен и в цепях, потому что эти цепи ничего для него не значат. В своем сознании он отделяет себя от тела и находит утешение в духе, где никакой тиран не коснется его.

Слабость стоицизма состояла в том, что это учение, бу­дучи оторванным от реального многообразия вещей, оказа­лось лишенным какого-либо содержания в себе. В связи с этим основные идеи стоицизма быстро утратили свою убе­дительность. Тогда на смену стоицизму приходит другое философское учение — скептицизм, в свою очередь усту­пивший место так называемому «несчастному сознанию». Это понятие я рассмотрю несколько подробнее, поскольку оно повлияло на некоторых последователей Гегеля.

Очевидно, «несчастное сознание» — христианская фор­ма сознания. Гегель также называет его «отчужденной душой», и это выражение хорошо отражает смысл гегелев­ской идеи. На этой ступени двойственность господина и раба сосредоточена в одном сознании, но противополож­ные полюсы по-прежнему несводимы друг к другу. Несча­стное сознание стремится к независимости от материаль­ного мира, вечности и чистой духовности, к Богу. В то же время несчастное сознание понимает, что, так как оно пред­ставляет собой часть материального мира, его физические желания, боль и удовольствие реальны и неизбежны. В результате несчастное сознание раздваивается. Вспомним доводы философа, которые он привел при критике кантов­ской этики (см. предыдущую главу), — они даже в большей степени подходят для характеристики несчастного созна­ния. Вспомним слова апостола Павла: «Доброго, которое хочу, я не делаю, а злое, которого не хочу, делаю», а также мольбу Св. Августина: «Дай мне целомудрие и воздержа­ние, но не сейчас». Предмет рассмотрения Гегеля — любая религия, постулирующая раздвоенность человеческой при­роды. Мыслитель утверждает, что таков результат всякой религии, отделяющей человека от Бога и помещающей Бога вовне, за пределами человеческого мира. Тогда идея Бога на самом деле является проекцией одного из свойств че­ловеческой природы. Несчастное сознание не понимает, что духовные качества Бога, почитаемые им, на самом деле не что иное, как характерные черты его самости. В этом смысле несчастное сознание и представляет собой отчуж­денную душу: оно помещает проекцию своей сущности вне пределов досягаемости, и реальный мир по сравнению с ней кажется этому сознанию незначительным и жалким. Рассматривая гегелевское понятие несчастного сознания вне контекста его остальных произведений, можно посчи­тать, что он нападает на все религии или, по меньшей мере, на иудаизм, христианство и другие учения, основанные на идее Бога как высшего бытия, отделенного от мира людей. Может показаться, что Гегель отрицает существование Бога и объясняет веру в него проекцией собственных свойств. Избежать участи несчастного сознания удастся только пан­теизму или гуманизму, обожествляющим саму человечес­кую природу. Однако Гегель, как мы знаем, был прихожа­нином лютеранской церкви, и в ряде своих работ, включая «Философию истории», а также в последнем разделе «Фе­номенологии духа» он одобрительно отзывается о протес­тантизме. Намеренно ли в упомянутых работах, равно как и в жизни, философ сгладил острые углы своей критики религии, как прежде смягчил свои политические взгляды? После смерти Гегеля группа молодых последователей из­брала именно эту позицию по отношению к его наследию. Они поставили перед собой задачу развивать истинную бес­компромиссную суть философской системы Гегеля и при­дали особое значение его идее несчастного сознания. Рас­смотрение дальнейшего пути этой идеи нас ожидает в зак­лючительной главе.