Где ты, бабье лето? - [16]

За Раисой Петровной стояли две дочери: молоденькая, лет восемнадцати, кокетливая, востренькая, и беременная, — в очках, бесцветная, как и мать. Петровна вопросительно глянула на Галину Максимовну, на Людмилу и, не поняв, чего надо еще сказать, тоже повела вдоль кормушек, над которыми жевали свои жвачки, вздыхали, пускали слюну, чего-то подбирали, нюхали коровы все той же черно-пестрой породы, заведенной после войны. И здесь над каждой висела трафаретка с именем, со сведениями, сколько дает молока, когда должна телиться.

Коровы, словно по команде, поворачивали головы за хозяйкой, смотрели умными добрыми глазами, а она шла и разговаривала с ними: «Погоди, матушка, не до тебя сейчас», «подбери, подбери, вон еще сколько осталось»…

Одна завалилась набок, оттянув опухшую ногу.

— Нарыв не дает вставать, — сказала Галина Максимовна, — ждем, когда прорвется, жаль выбраковывать, молочная.

— Хотите теляточек посмотреть? — кажется, не зная, чем удружить, предложила Раиса Петровна и повела в красный уголок, разделенный теперь на яслицы, в которых стояли и лежали телята — побольше, поменьше, на слабых дрожащих ножках, совсем мокренькие, тянувшие мордочки к руке.

Ольга Дмитриевна давала им пальцы — они брали их мокрыми шершавыми губами, беззубо жевали, перебирали, обдавая горячим теплом.

— Ладно, потерпите, что-нибудь придумаем, — сказала она, невольно улыбаясь и скорее себе отвечая на смутную дерзкую мысль.

— Вы уж не взыщите насчет Алевтины-то, — опять затянула Петровна, неожиданно твердо глядя белесыми глазками, — моя-то девчонка вдруг не доглядит чего? А вот эта родит — тоже бы к нам, в две смены устроились бы, а?

— Семейное звено! — обернулась Зимина к Людмиле Филатовой. — Рожденное, так сказать, снизу.

— Может, на подряд перевести? Показательным будет — за ними и другие потянутся, — подхватила Людмила. Муж ее чуть ли не каждый день толковал Зиминой про коллективный подряд, приносил статьи, красочно рисующие этот метод на Украине и в Сибири, — дома они с Людмилой, возможно, читали вслух те статейки.

Зимина нахмурилась:

— Не торопись. Боюсь, несознательный у нас народ, воспитывать надо. А где зять ваш, Раиса Петровна?

— Да где, милая, запил зять наш. Уж батька один коров нынче гонял. Погоди, проспится, мы его возьмем в оборот.

— По-семейному! — засмеялась Зимина.

Людмила провожала ее к «уазику».

— Да, возьми, пожалуйста, — Зимина достала деньги. — Филатов объяснил тебе насчет курточки?

— А как же, объяснил.

— Ты не против?

— Да что с вами поделаешь? — Людмила неожиданно громко, заливисто засмеялась, обнажив розовые десны.

Зимина вздрогнула.

— Вот так вот, — поежилась она. И еще поглядела на Людмилу, на розовый, в усмешке, рот ее. И торопливо прибавила: — Денька через два, ну да, в субботу, если дождя не будет, поедем в Сытово — московских гостей развлечем и сами отдохнем. Я еще не купалась. Филатов будет, и ты подходи.

— А тут как же?

— Попроси Алевтину. Вообще, ориентируйся на нее.

7

Она не могла бы объяснить, почему обратно поехала этой дорогой, — так, захотелось посмотреть, как здесь и что. Галина Максимовна осталась на ферме, а она пересекла Сапуново чуть выше церкви, пересекла шоссе, проходившее сбоку деревни, и пустила «уазик» по старому заросшему проселку на Лебедушки, приговоренные к сносу одними из первых. В проекте нового землепользования земля под Лебедушками обозначена как пашня.

В общем-то все естественно, там и домов-то осталось совсем ничего, не то что в Сапунове. За Сапуново можно бороться. Но как? Не сносить же прекрасный, новый, такой ухоженный скотный двор? А долго может стоять рядом старый? И куда, куда девать коров из него? Куда переводить? Значит, надо где-то строить? А телята? Хорошие теляточки, нельзя упустить… И телочек много, сразу бы отделить, пора… И опять пощекотала дерзкая, сумасшедшая мысль… Вот взвились бы в горкоме? Особенно первый. А что? Задор на задор.

Раньше через Лебедушки был проселочный тракт на станцию Волоколамск, мимо теперешней Центральной усадьбы не ездили — пугала топь в лесу. Тут, в широком лесном прогалке, было повыше, посуше. Однако проложенное через Центральную шоссе изменило жизнь окрестных селений, смешало все, подчинив своим преимуществам, и об этом проселке помнили только старые люди, знавшие, как отходили, а потом наступали по этой дороге советские части — везли орудия, кухни, тянулись солдаты.

За лесом на широкой равнине открылись два круглых холма и домов десять, странно разбросанных по ним: с левой стороны и далеко впереди правее — с трудом можно было угадать прежнюю линию улицы.

Зимина доехала до первых домов, остановилась. Деревня оказалась непроезжей. Из машины видны были в густом коврище травы тропинки на правый край, где на задах тоже вилась тропочка. Туда она и поехала, приминая густую траву. Поля обрабатывали, минуя деревню, добираясь через Дальнее, с другой стороны.

Давно она тут не была, и теперь понимала, что вот оно, приближается время, когда можно будет очистить эти два пологих холма от последних домов, слить в одно поле. Подгрести только бульдозерами останки.

И медленно, покачиваясь, подпрыгивая на рытвинах, когда-то заделанных тракторами, поехала позади красного посада. Сплошь по деревне виднелись заросшие бурьяном фундаменты — дома, видимо, увозили.