Где ты, бабье лето? - [15]

Каменный скотный стоял ближе к деревне, но потянуло в старый, деревянный, каким-то образом еще державшийся. Собственно, недавно деревянных было два — два дряхлеющих старца. Один уже повалился на торец, задрав в небо угол длинной дранковой крыши.

Она нырнула, окунулась с головой в знакомый по старым дворам стойкий дух навоза и прелого дерева. И все же тут было нечто отличительное. Можно подумать, кто-то дурачил ее — такими чистыми казались коровы, все одной черно-пестрой породы, стоявшие в два длинных ряда. Транспортер работал. И хотя коровы лили и плюхали лепешки на деревянные настилы, скотник и доярка Сабутыкина, приметная тем, что запивала не хуже мужика, держали скребки наготове. Ни опилки, ни корм не подавались в боковые оконца, сплошь застекленные. Корм был свален в открытых воротах. Женщина в черном халате нагружала его на тележку.

Зимина кивнула, уловив хмурый, зачужалый взгляд Сабутыкиной. И узнала в женщине, покатившей по проходу тележку, Алевтину.

Большая, в перепоясанном халате, обтянувшем высокие бедра, вся точно вылепленная щедрым мастером, в белом платке, повязанная, как всегда, плотно вокруг лица, так что казалось оно полнее, Алевтина обрадованно закивала:

— Здра-авствуйте! Вот сваливают далеко, возить трудно, тележка тяжелая, а тут в горку, нейдет, вдвоем надо. И опилок нету, никак не подвозят нам, а мы не справляемся. И плотника хорошо бы — доски в настиле прогнили, как бы какая ногу не сломала.

Она говорила деловито и вместе с тем торопливо, заглядывая в глаза Зиминой, словно боясь отпустить, так что та почувствовала совестливое желание успокоить ее, побыть подольше.

— И соли мало, — подняла Алевтина из кормушки серый глянцевый кус, — даем которой нужно, а то прячем. — Она пошла вдоль ряда, оглядывая и словно представляя директору коров: — Эта в запуске, а эта причинает. — И все просила за них — то подождать с выбраковкой, то осеменатора вызвать.

Властная, распорядительная, дышащая молодой ухваткой, она будила в Зиминой раздражающее ощущение какого-то несоответствия, чего-то неправого.

— А почему ты здесь? Почему не в новом здании? Ведь ты там работала? — удивилась вдруг она.

— Да там Раиса Петровна плацдарм заняла, — усмехнулась Галина Максимовна, шедшая сзади.

— То есть?

— Дочка у Петровны приехала, — тихонько, принагнувшись, сказала Алевтина, — вышла замуж в Бухолово — и вернулась без мужа. Девчонка-то непутевая маленько. Да и неопытная. Ну, попросили, значит, чтобы им вместе: когда не доглядит — мать подмогнет, Галина Максимовна пошла им навстречу. А мы пока с этой вот, с Сабутыкиной, — за ней тоже глаз нужен.

— У них ведь и отец скотником?

— Ну да, и батька с ними. И зять — муж другой дочери.

— Так. Доброта-то — она хуже воровства?

— Да ладно, Ольга Дмитриевна, пусть уж девчонку-то приучат. А мне и тут ладно. Мне, знаете, все одно — мне бы в поле, скучаю я здесь.

— Куда же в поле? Там машины все. Уж не стоговать ли?

— А хотя бы и стоговать! — не без вызова крикнула Алевтина. — Там хоть на воле. Полем пропахнешь, не то что здесь, незнамо чем. Моюсь-моюсь — домой-то приду. А тяжести и здесь хватает.

— Погоди, подойдет уборка. Как Женя? Не убежит?

— Да ничего. Погоды вот нет, каждый день в дожде, какая работа. Сена-то гниют.

— А где бригадир ваш, Людмила-то Филатова?

— Генерал-то наш? Небось домой поехала, в Центральную, детей из школы встренуть.

И в эту минуту застучали, зашлепали резиновые сапоги по деревянному настилу. Высокая стройная женщина в цветном плащике и берете, поигрывая голубыми глазами, бежала к ним:

— Здрасьте! А я в Центральную гоняла — плотника добывать. Ты не показала, Алевтина Николаевна, как крыша течет? Ну что ж ты — самое главное! — громким, гортанным голосом говорила она. — Вот смотрите, это дождик еще не разошелся, а к вечеру по центру прямо на коров польет. И в том углу тоже, не крыша — решето. Здесь вообще уже невозможно держать, балки выгнулись, рухнет — я ни за что не отвечаю. Я вам докладную оставила.

— Да можно бы еще подержать, починить бы маленько, — заступилась за двор Алевтина, — вон там слегу, столб подставить. Как же в наших-то дворах?

— Ты не юли перед начальством, все знают — хорошая! Такую страхоту поддерживать — не в честь совхозу. И вообще, какое-то подсобное помещение нужно, телят ставить некуда — уже красный уголок заняли!

Она переглянулась с зоотехником, и Зимина подняла руку:

— Все ясненько: блок! Ну потерпите немного. А кровельщика пришлю, покроет, залатает.

Латать бесполезно, да она и не любила полумер, и потому слова Алевтины были ей неприятны. Но она не могла представить, куда можно перевести сейчас эту сотню коров, телят и то девать некуда. Сунув руки в карманы плаща, отправилась в новый двор.

Бетон, свет, молоко по стеклянным трубам, механизированная привязь, механизированная раздача кормов, трубы моются водой из титанов — другое царство-государство… Маленькая тщедушная женщина в сером халате, с выбившимися русыми прядями из-под косынки, повязанной назад концами, замигала белесыми глазками:

— Ольга Дмитриевна, вы уж не сердитесь, мы без вас тут с Галиной Максимовной да Людмилой Матвеевной распорядились, — дочка вот у меня. А эта, в положении, помогать приходит, одним трудно справляться, вон их сколько у нас.