Где-то в Европе... - [36]
До десяти вечера — библиотека. Потом соорудил ужин из «Риохи», чеддера, маслин, итальянских булочек, яблока и чудного розового анжуйского.
Привет.
Денис
15.11.1994
Вторник
Свонси
Ура! Кирилл,
сегодня утром чуть-чуть солнышка. Сегодня ровно неделя, как я в Британии. Вступила в свои права рутина. Писать совсем не о чем.
Утром встречался (во второй раз) с Айваном Свитлэндсом: как обычно (it's routine) покурили, поболтали о замках, гарнизонах и донжонах[11]. Айван, как и все здешние ученые, чудак; но их чудачество конвейерное (мятые пиджаки, вегетарианство, придурковатый конформизм, или «нон»-, неважно), а его чудачество — штучное. Во-первых, он курит, чем приводит в ужас людей типа Мередита (последний мне сообщил доверительно, что уже семнадцать лет не ест соли. На вид ему лет сорок пять). Кабинет Айвона — единственное место в историческом департаменте, где пускают дым в потолок. Во-вторых, мистер Свитлэндс диковат, мрачноват, чрезвычайно худ, высок, черно- и длинноволос, нахмурен лбом. Иными словами, весьма смахивает на шотландца, точнее, на шотландца-горца. Похоже, и слабость у него чисто шотландская: в 9.30 утра от Айвона попахивает спиртным, что на Валлийщине, 300 лет назад протрезвленной нон-конформистской революцией, немыслимо. В-третьих (и в итоге), он неудачник: ни «Dr.», ни «Prof.» не красуется на двери его уютного проникотиненного кабинета. Чуть не забыл: он сам варит кофе. И крепчайший! Учтем: чаезаваривание выродилось здесь в швыряние пакетика в кружку кипятка, а кофеварства и в заводе не было.
Ожидая Мередита, я зачем-то выпил пива в студенческом пабе (наверное, Свитлэндс вдохновил) и последующая встреча, ланч, прогулка в парке и поездка в Свонси прошли в легкой дремоте и невпопадных ответах. Был доставлен в Архивную Службу Западного Гламоргана. Там водили по залам, набитым (sic!) удалившимися от дел джентльменами, выращивающими фамильные генеалогические рощи. Я имел удовольствие мило шутить и задавать умные вопросы, несмотря на то, что дико разболелся живот. Не обошлось без «дипломатических даров».
Вечером в библиотеке так заработался, что по рассеянности справил малую нужду в женском туалете. Слава Богу, никто не видел.
Вот и все.
Денис
16.11.1994
Среда
Свонси
Дорогой Кирилл!
Солнце, солнце не на шутку! Принарядился, навесил галстук и пошел фотографироваться в кабинет Мередита, дабы войти в местные анналы. Кажется, вышел (на фото) и вошел (в анналы). Потом, в библиотеке, встретил Свитлэндса, который сказал, что в галстуке я похож на бизнесмена. Ну-ну.
После ланча посетил русский Департамент и его главу профессора Скотварда. Убогое место. Скотвард — сухой, неприятный и почему-то развязный дядька — специализируется на прозе Чингиза Айтматова (помнишь такого?). Чудно. Его коллеги более живописны, например саркастичный жгучий брюнет-чеховолюб, нынче ставший любом Венички Ерофеева. Или тетенька совсем советско-вузовского вида, промолчавшая всю встречу, но яростно строча в блокнот. Я, так сказать, «расстегнулся», нес ахинею о современной русской прозе, рекламировал Левкина и Померанцева[12]. Преподнес им журнал с твоим эссе о де Саде и Чернышевском. Увидев имя Николая Гавриловича, басурмане залопотали: «Фластитель дум! Пыфший фластитель дум!» Славный народ — филологисты… Кстати, в английском языке нет слова «культуролог». Нет такой профессии в Соединенном Королевстве. Говорят так: «cultural historian», т. е. «историк культуры». Это они, чтобы разных там лягушатников уесть: Фуко и прочую банду. В т. ч. Умберто Эко. Да и кто такой Эко в стране Толкиена?
Днем гулял в парке, трогал деревья, ворошил листья, щекотал в ноздре можжевельником, следил полет аэроплана, изучал траектории беличьих прыжков. Щастливая страна!
Вечером Мередит представил меня Ксавьере фон Бируст — конопатой женщинке, радеющей о российских фермерах. Большую часть года проводит она в Нижнем Новгороде, радея. Святой человек! Зачем ей это? Зачем это пейзанам расейским?
День, как обычно, завершили штудии. Устал сильно.
(писано на следующее утро, перед отъездом в КардиФФ)
Денис
17.11.1994
Четверг
Свонси
Кирилл,
как явствует из предыдущего письма (отправленного сегодня утром), этот день я провел в Кардиффе, официальной столице Княжества Уэльс. Целью путешествия был CADW (нечто вроде государственного общества охраны памятников истории). Принимал меня Робин Дэвидсон. Он — видимо, здесь так принято — протащил гостя по своему офису и подробно поведал механизмы функционирования оного. Функционирует, и еще как! Слава Богу, меня не мучили здесь так долго, как в археологическом тресте, но презентовали не менее тяжелую груду книг, чем там. Увы, придется тратить очередные пуды стерлингов и слать книги в Россию почтой…
Робин, молодой сухой очкарик, повез меня смотреть окрестные замки, окустоденные[13] их обществом. Сначала был Замок Гох — трогательный, миниатюрный, игрушечный, притаившийся среди гор и лесов. Собственно, это произведение уже конца XIX в., когда четвертый или пятый маркиз Бьют вместе с архитектором Бёрджесом[14] реставрировали англо-норманские развалины XIII в. в уютненьком таком французском неоготическом духе. В покоях пестренько, эклектично и мило. Вообще, семейство Бьютов изрядно потрудилось в здешних краях — в том же домашнем стиле реконструирован замок в Кардиффе, но он больше и стоит посреди современного города, а вот Гох очарователен своей уместностью, своей контекстуальностью в кубе: исторический контекст (нормандский замок) помещен в историко-культурный контекст (фан де сьекль, стилизаторство) и окружен природным контекстом (горы, зеленая трава, ярко-ржавые листья). Дэвидсон в своем археологическом пуристском рвении роптал на маркизов-дримоделов, этих упадочных нуворишей, а я тихо тащился.
В своей новой книге Кирилл Кобрин анализирует сознание российского общества и российской власти через четверть века после распада СССР. Главным героем эссе, собранных под этой обложкой, является «история». Во-первых, собственно история России последних 25 лет. Во-вторых, история как чуть ли не главная тема общественной дискуссии в России, причина болезненной одержимости прошлым, прежде всего советским. В-третьих, в книге рассказываются многочисленные «истории» из жизни страны, случаи, привлекшие внимание общества.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Книга состоит из 100 рецензий, печатавшихся в 1999-2002 годах в постоянной рубрике «Книжная полка Кирилла Кобрина» журнала «Новый мир». Автор считает эти тексты лирическим дневником, своего рода новыми «записками у изголовья», героями которых стали не люди, а книги. Быть может, это даже «роман», но роман, организованный по формальному признаку («шкаф» равен десяти «полкам» по десять книг на каждой); роман, который можно читать с любого места.
Перемещения из одной географической точки в другую. Перемещения из настоящего в прошлое (и назад). Перемещения между этим миром и тем. Кирилл Кобрин передвигается по улицам Праги, Нижнего Новгорода, Дублина, Лондона, Лиссабона, между шестым веком нашей эры и двадцать первым, следуя прихотливыми психогеографическими и мнемоническими маршрутами. Проза исключительно меланхолическая; однако в финале автор сообщает читателю нечто бодро-революционное.
Лирико-философская исповедальная проза про сотериологическое — то есть про то, кто, чем и как спасался, или пытался это делать (как в случае взаимоотношений Кобрина с джазом) в позднесоветское время, про аксеновский «Рег-тайм» Доктороу и «Преследователя Кортасара», и про — постепенное проживание (изживание) поколением автора образа Запада, как образа свободно развернутой полнокровной жизни. Аксенов после «Круглый сутки нон-стоп», оказавшись в той же самой Америке через годы, написал «В поисках грустного бэби», а Кобрин вот эту прозу — «Запад, на который я сейчас поглядываю из окна семьдесят шестого, обернулся прикладным эрзацем чуть лучшей, чем здесь и сейчас, русской жизни, то есть, эрзацем бывшего советского будущего.
Истории о Шерлоке Холмсе и докторе Ватсоне — энциклопедия жизни времен королевы Виктории, эпохи героического капитализма и триумфа британского колониализма. Автор провел тщательный историко-культурный анализ нескольких случаев из практики Шерлока Холмса — и поделился результатами. Эта книга о том, как в мире вокруг Бейкер-стрит, 221-b относились к деньгам, труду, другим народам, политике; а еще о викторианском феминизме и дендизме. И о том, что мы, в каком-то смысле, до сих пор живем внутри «холмсианы».
Спасение духовности в человеке и обществе, сохранение нравственной памяти народа, без которой не может быть национального и просто человеческого достоинства, — главная идея романа уральской писательницы.
Перед вами грустная, а порой, даже ужасающая история воспоминаний автора о реалиях белоруской армии, в которой ему «посчастливилось» побывать. Сюжет представлен в виде коротких, отрывистых заметок, охватывающих год службы в рядах вооружённых сил Республики Беларусь. Драма о переживаниях, раздумьях и злоключениях человека, оказавшегося в агрессивно-экстремальной среде.
Выпускник театрального института приезжает в свой первый театр. Мучительный вопрос: где граница между принципиальностью и компромиссом, жизнью и творчеством встает перед ним. Он заморочен женщинами. Друг попадает в психушку, любимая уходит, он близок к преступлению. Быть свободным — привилегия артиста. Живи моментом, упадет занавес, всё кончится, а сцена, глумясь, подмигивает желтым софитом, вдруг вспыхнув в его сознании, объятая пламенем, доставляя немыслимое наслаждение полыхающими кулисами.
Эта повесть или рассказ, или монолог — называйте, как хотите — не из тех, что дружелюбна к читателю. Она не отворит мягко ворота, окунув вас в пучины некой истории. Она, скорее, грубо толкнет вас в озеро и будет наблюдать, как вы плещетесь в попытках спастись. Перед глазами — пузырьки воздуха, что вы выдыхаете, принимая в легкие все новые и новые порции воды, увлекающей на дно…
Ник Уда — это попытка молодого и думающего человека найти свое место в обществе, которое само не знает своего места в мировой иерархии. Потерянный человек в потерянной стране на фоне вечных вопросов, политического и социального раздрая. Да еще и эта мистика…
Футуристические рассказы. «Безголосые» — оцифровка сознания. «Showmylife» — симулятор жизни. «Рубашка» — будущее одежды. «Красное внутри» — половой каннибализм. «Кабульский отель» — трехдневное путешествие непутевого фотографа в Кабул.