...Где отчий дом - [34]

Опыт и приемы курортного сердцееда оказались смешными, по­стыдными. Что-то забытое зашевелилось в душе. И выяснилось, что я не знаю, как себя вести. Опять те же рестораны — «Гагрипш», «Псоу», «лягушатник» в Пицунде, «пацха» на Черной речке, те же и остроты, и обкатанные в других ситуациях забавные истории. Погля­деть со стороны — очередная курортная интрижка. Одиссей так и по­думал; играя для нас на саксофоне, несколькими фразами намекнул на мои былые похождения. Джазовые шуточки...

Вдруг захотелось вырваться из парной, пропахшей Любовями ку­рортной духоты. «Что у тебя там? Капище? Горская святыня?..» Для меня давно нет ничего святого, но...

Оранжевой вспышкой метнулась из-за поворота новая бензоко­лонка. No smoking! Сбрасываю скорость. Подступы запружены ма­шинами.

Неохота, жариться в очереди. Пытаюсь выбраться из ряда, но сзади меня уже подперла черная «Волга», официальная и чопорная. Высовываюсь и жестом прошу подать назад. За рулем какой-то тип в костюме и при галстуке смотрит невидящими глазами. Вылезаю: «Подай, назад...» Но тут пристраиваются еще две машины, и водитель «Волги», оглянувшись, разводит руками. Иду к бензоколонке. Маши­ны набиты дорожным барахлом: спальные мешки, пледы, термосы.

Возле колонки распоряжается толстяк с пузом поверх ремня, в заляпанной майке, разрисованной ковбоями. Спрашиваю, какой се­годня бензин, со слабой надеждой на то, что он узнает меня. Но он отвечает, не глядя: «Подходящий». Тогда я хлопаю его~по плечу и говорю по-грузински, что спешу и не могу торчать час в очереди. «Отстань, будь другом! Видишь, некогда пот утереть...».

Безденежье все усложняет. Будь у меня свободная десятка...

Я направился назад, но тут мимо стоящих в очереди «Жигулей», «Запорожцев» и «Москвичей», чуть не сбив меня и громко сигналя, промчалась голубая «Волга» с оленем на капоте, обдала меня горя­чим ветром, с визгом затормозила и поехала назад. Поравнявшись со мной, водитель посигналил. Я заглянул в машину, румяный усатый парень улыбался во весь рот.

— Нашему брату Джано почет и уважение!

— Привет! — ответил я, силясь вспомнить это горбоносое, пы­шущее здоровьем лицо.

— Твои гастроли, а я и не знал! Смотрю'и глазам не верю...

— Мало-мало ошибся, дорогой, не гастроли. Отдыхал.

— A-а, водка, лодка и молодка... То-то я удивился: Джано Джа­нашиа приехал, и никакого шума.

Он вылез из машины, захлопнул дверцу и раскинул руки.

— Поступаю в твое распоряжение. Да ты, кажется, не узнаешь меня? В Зугдиди после концерта у Джотто Мадзагуа кутили. Ты еще «кинтаури» плясал. Вспомнил?

Я закивал, хотя в памяти не осталось и следа от событий, о ко­торых говорил этот малый.

— Ты что, в очереди стоишь? — недоверчиво спросил он, на ми­нуту отвлекаясь от меня и оглядывая ряд автомобилей.

— Стою. Вон за тем «Жигулем».

— Этого мне не хватало! Давай за руль и подъезжай вот сюда!

Он пошел к колонке, по пути заправляя вылезшую рубаху и бес­церемонно заглядывая в машины, а я вернулся к своему «Москвичу» и под недовольные взгляды водителей выбрался из ряда.

Когда я встал под заправку, очередь взбунтовалась: «На что это похоже!», «Завели свои порядки!» Но мой знакомый, не обращая вни­мания на крики, чмокнул толстяка заправщика в темя и коротко ска­зал:

— Этого без очереди, дядя Бено!

Заправщик шлангом с металлическим наконечником показал, ку­да становиться. Охваченные негодованием автотуристы загудели, как на похоронах тбилисского таксиста. Захлопали дверцы, и несколько человек, все в шапочках с козырьками, вылезли из машин. Мой зна­комый несокрушимой и благодушной стеной встал у них на пути.

— Зачем шум? Знаете, кто это? Это наш грузинский Райкин. Мо­жем мы его уважить?

— Не имеет значения! — закричали автотуристы.— Правила су­ществуют для всех. В очередь его!

— Прошу прощения, но в чужой монастырь...

— Устав для всех одинаковый! Не выдумывайте своих законов!

— Товарищ юрист, садись в машину, пока солнечный удар не хватил. Ты новенький под нашим солнцем, а новому человеку при­вычка нужна.

Мой бак был уже полон. Я газанул и выскочил на шоссе. Следом подъехал новый знакомый.

— Любят порядки наводить! — зло сказал он.— Заправщик — твой родной сосед, а ты в очереди должен жариться! Куда теперь Джано? Следом поеду.

— Я далеко. Пить нельзя.

— Останься до завтра. Хорошо время проведем. Вон у тебя в машине шашлык живой, а вино и девочек я обеспечу.

Пришлось поэксплуатировать имеретинское красноречие, чтобы, не обидив нового знакомца, отделаться от его щедрого гостеприим­ства. Я поехал дальше и, стараясь исправить настроение, стал на­свистывать. Как писал на своих картинах голодный Пиросмани: «Да здравствует хлебосольного человека...»

В годы студенческой молодости я был беден... Так беден, что сравнение с церковной крысой польстило бы мне. Однажды в кино моей девушке захотелось пирожного, у меня в кармане лежал треш­ник, разорванный пополам и склеенный с помощью папиросной бу­маги, пирожное стоило два шестьдесят, и я встал в очередь. Кассир­ша в студенческой столовой приняла бы склеенную трешку, но бу­фетчица... Только я отошел от прилавка, она завопила: «Ай! Стой! Держи! — как будто у нее дневную выручку сперли.— Что ты под­сунул?» Она подняла руки напоказ всей очереди, и половинки моего трояка распались; видно, сопрели в ладони. Мучаясь стыдом униже­ния, я подался через прилавок. «Все равно вы сдадите... я прошу...»— «Нет уж, просил бы сразу».