Газета Завтра 589 (10 2005) - [29]

— Если перейти к вашему роману "Раскол", ранние старообрядческие учителя стали для вас как бы по-настоящему родными людьми. Понятно, со всеми их прегрешениями и страстями, но высокими и чистыми в главном — в верности вере Христовой и древней церковной традиции. Что для вас значат ранние старообрядческие учителя св. мч. Аввакум, Лазарь, Епифаний, Фёдор?

— Вопрос сам по себе непростой для меня, потому что крещён-то я в никонианской вере. И так просто скинуться обратно в староверчество невозможно для меня. Я не люблю вскидываться туда сюда. Грубо говоря и вульгарно, может быть, но для меня православие — это орден или партия людей, исповедующих одну идею, один дух, одну идеологию. И вот так вскидываться куда-то в другую сторону — это не по мне. И невозможно. Я считаю, что и староверцы, и те, кто исповедует никонианство, всё равно они христиане. И у меня нет того противостояния — я как бы невольно их вбираю в себя. Это всё простые русские люди. И моё поклонение и любовь и к тем, и к другим. Я и писал-то роман, стягивая обе стороны правды вместе, а не поклоняясь какой-то одной из них чрезмерно. Я попытался, может быть впервые в истории всей русской литературы, написать об этом времени с позиций любви. Я писал, любя всех, всех уважая, стараясь всех понять. Сумел ли — не знаю. Но старался.

Я любил и Аввакума, даже любил и Никона. Потому что они как бы два вождя двух разных направлений христианства православного. Но это две выдающихся личности, взошедшие из глубин русского народа. И, кстати сказать, чтобы не кривить душою, хотя Аввакум у меня более удался, но Никон, которого я недолюбливал, когда брался за роман, сейчас для меня с позиции исторической правды более выдающийся человек.

Это, в общем-то, был гений. Уровня Ломоносова. Не по духовной силе, а по дарованию ума. Аввакум был одарён духом. Вот если бы их сплавить в одного, то они как раз и характеризуют весь русский народ — разные его полюса. Аввакум — как символ духа, а Никон — как символ ума: и архитектор, и филолог, и философ. Он во всех областях превзошёл. В те времена он был наиболее из всех выдающейся личностью. Такой силы дарования человека, кроме него в то время и не было. Он был вневременной человек. Я их ставлю рядом с Ломоносовым, потому что это одной природы, одного уровня люди для меня. Следующий будет Пушкин по времени. Конечно, ни Пётр, ни иного типа деятели такого ранга и близко не подходили к ним. Никон был, может быть, такого природного дарования, как Иван Грозный. Раз в столетие природа дарит России таких удивительных людей: Грозный — в XVI-м, Никон — в XVII-м, Ломоносов — в XVIII-м, Пушкин — в XIX-м. Так и идёт. После того таких гармонических и выдающихся личностей и не было уже. В XX-ом — Ленина и Сталина, как ни парадоксально, можно назвать. По глубине природного ума. И потому сюда не подходит даже Аввакум. Аввакум одарён писательским даром. Не особо выдающимся для того времени, но даром. Иван Грозный тоже так писал. И Алексей Михайлович. И любой почти боярин мог так написать, таким штилем. Тогда не было писательства. Были монахи, которые творили эти письмена исторические. Но по духу Аввакум — выдающаяся личность. Аввакум восстал против всего государства со всей его системой. И он практически победил. Он победил ни умом, ни дарованиями. Он победил силой духа. Дух победил ум, дарование. А в XVIII веке победил уже не дух, а дарование — Ломоносов победил. И дух отступил. Потому и крестьян заключили в крепостничество, над ними изгалялись. Всячески шельмовали. Не давали ни свободы, ни жизни — ничего. Но царствовало великое дарование. А уже в XIX веке царствовал дух, но дух уже с дарованием — царствовал Пушкин

— С вами, конечно же, можно поспорить относительно Аввакума, но этого я сейчас делать не буду. Если отвлечься от богословских и экклезиологических вопросов — с точки зрения писателя: какое место в русской литературе для вас занимает св. мч. Аввакум с его исповедальной, до последнего слова откровенной прозой и прозрачным русским языком?

— Ну он же духовник. А "Плач Даниила Заточника" — там тоже в центре человек исповедальный. А в XI веке размышления о вере — "Слово о законе и благодати". Я не притесняю и не придавливаю Аввакума. Он привнёс в литературу русское народное слово, то слово, которое было в былинах, в сказах, сказках в то время, как мужик эту сермягу привнёс в письменность, не стесняясь. Он ни одного слова не изобрёл. Я сравнивал его стиль со стилем других, писавших в это время. Это и помогло мне войти в свой роман. И царь и бояре и палачи и приказчики — все говорили таким языком тогда, но они не могли внести в публичность этот язык. А его смелость была в том, что он писал подмётные листовки мужичьим, истинно народным языком, не боясь ни мата, ни иных крепких и злых, презрительных выражений ("блядин ты сын" — но это не было матюгом, как сейчас воспринимается, это было нормой языка).

Сила Аввакума не в том, второстепенном, к которому хотят сместить его "внешние люди", а в другом. Ведь когда исповедовали Аввакума и когда по его призыву стали сжигать себя тысячи людей, они же не думали, что это литература. Это чисто интеллигентский вывих ума — признание аввакумовских писем за литературу. Не было здесь литературы. Он писал языком простого народа. Не было здесь литературы. Так говорили крестьяне. Он писал свои письма народным разговорным языком. А пиши он возвышенным штилем, его бы не поняли. Это было сказано их словами. Но тогда уже можно утверждать, что все крестьяне были литераторами. Тогда существовали гигантские своды былин, которые по образной силе намного мощнее этих аввакумовских крохотных записей. 200 томов русских былин и сказок.