Газета Завтра 1221 (17 2017) - [19]

Александр ПРОХАНОВ.

Это и есть человечность.

Сергей КУРГИНЯН.

Да, это и есть человечность. Поэтому как выглядел этот замес, как он сам с ним работал? Он же в чём-то был близок к Сталину, а в чём-то нет.

Теперь — что сделал Сталин, с моей точки зрения. Сталин понял, что ему нужно делать линейный мобилизационный проект. Ему надо за 10-15 лет подготовить страну к войне. Он взял и всю ленинскую сложность отсёк, с тем чтобы быстро сделать этот линейный проект. Кто его может за это упрекать? Мы выиграли войну, и ничего другого быть не могло.

Я всегда предлагал альтернативную схему рассмотрения. Говорят, что он убил Кирова. А за что он убил Кирова? Мне отец говорил (он был достаточно крупный историк): "Слушай, Киров Сталину всех сдал, он ему всё рассказал про то, как его хотели делать, он сам за него выступил. Зачем ему трогать Кирова?". А теперь представим себе альтернативную схему, что Сталин не знает точно, кто это сделал с Кировым — оставим все эти сказки бытовые, и он не понимает, что происходит. Он единственное понимает, что он — следующий. И тогда, при всём его стиле, что он всегда спокоен, он бьёт в физиономию, выскочив из вагона, местных энкаведешников. Он просто стреляет куда угодно подряд, чтобы что-нибудь там убрать. И начинается вот это самое безумие — 1937-38 годы, которое потом он сам же осуждает.

Значит, смысл заключается в том, что он начинает безумную ротацию кадров, переходит на совершенно новые проектные рельсы. И весь этот ленинизм, такой круглый или какой-то клубящийся, превращает в квадрат. И этот квадрат побеждает в войне. А дальше он сам не понимает, что с ним делать.

Все говорят, что это глупая работа — "Марксизм и вопросы языкознания". Какая она глупая работа? Это очень глубокое произведение. Все эти пометки на его книгах, которые он читает. И на ленинских "Философских тетрадях"…

Был вопрос, по каким вещам нужно изучать биографию. А постоянный интерес его к Лафаргу, включая то, что дочь Маркса и Лафарг покончили жизнь самоубийством, — он всё время об этом думает. И одновременно он думает, прав ли Лафарг, который говорит о Прометее совершенно особенным образом. Просто — увы и ах! — первый инсульт Сталина это, видимо, 1943-й год, и как он потом волок государство на себе — это вообще отдельная загадка.

А Ленин начала 20-х годов — это уже Ленин, который продирается сквозь какие-то болезни, сквозь колоссальный груз текущих дел, которые надо делать, поскольку каждую минуту всё может рухнуть. И при этом всё время думает о том, как выйти на абсолютно новый качественный рубеж. И, казалось бы, либо смерть Сталина, либо победа в войне должны были дать импульс опять туда, на новый качественный рубеж. Но Сталин-то (и я думаю, что не без неких оснований), очень уважая Ленина, ценя и восхищаясь им, сложно относился к партии. Он видел в этой партии что-то не то. И никто из нас не знает, какие он имел к этому основания. Видимо, глубокие. Но он же её не ликвидировал — он её отодвинул. А ленинская-то идея — действительное превращение партии в орден. Это Ленин хотел превратить партию в орден, а не Сталин. Что Сталин говорил об ордене меченосцев — это отдельный вопрос. А где религия меченосцев? А вот что Ленин хотел — это понятно: он хотел её посадить на гору, дать ей огромные полномочия. Там внизу, в долине, клубится жизнь, а на вершине сидит партия. Когда они видят, что жизнь не такая, они садятся на коней, спускаются вниз и — вешают, расстреливают, читают проповеди и так далее — меняют жизнь и снова уходят на гору. Только не огосударствить партию, только не огосударствить!

Сталин её, естественно, огосударствил. Поскольку людей вообще не было, он их взял и расставил по местам. Кто был не способен — расстрелял или отодвинул. Остальных засунул, и они сакрализовали каждый гвоздь и каждую машину. Если Сталин сам расписывал каждую смену на особо сложных станках, то можно представить, какая картина? Они все ушли туда. Как их за это осудить? А если бы они туда не ушли, если бы не было Кагановича и разруха на транспорте длилась бы дальше, то что бы мы делали в войну?

Александр ПРОХАНОВ.

Конечно.

Сергей КУРГИНЯН.

Они всё это сделали. Но они сделали это за счёт огромного упрощения системы. Они сделали её способной к рывку за счёт огромного упрощения. А, оставив её в этом упрощённом состоянии, Сталин в каком-то смысле — не выведя её из этого в последние годы — обрек её на дальнейшую деградацию. На нём вся слава великой победы, на нём вся слава индустриализации, но на нём и то, что… Хрущев — это чей человек? Он оставил команду, которая если его и не убила (а я думаю, что она его убила), так, по крайней мере, она стала на него гадить ― ещё и труп не остыл. Это тоже вопрос преемственности власти. Как мне китайцы говорили: Сталин сделал всё, кроме преемственности власти. Преемственность власти — это огромная сила. А что такое преемственность власти? Это либо масоны, либо какой-то другой орден, не важно — православный, либо красный, но это что-то, не зависящее от личности.

Александр ПРОХАНОВ.

Как от конечной жизни.

Сергей КУРГИНЯН.