Газета Завтра 1221 (17 2017) - [17]

— актуален?

Сергей КУРГИНЯН.

Я считаю, что левый проект без Ленина бессмыслен абсолютно. Но вся проблема заключается в том, чтобы угадать этого Ленина. Вопрос не в том, чтобы от него отказаться. А угадать метаморфозу, которая там происходила. Есть достаточно банальный Ленин, может быть, хороший аналитик, экономист или юрист, который что-то видит. А есть человек, в которого вошла история. Когда в человека входит история, его личностный замес начинает играть…

Вошедший в человека Дух Истории — он щупает там самые глубинные пласты его личности. Вот здесь, как ты говоришь, — брат, а вот здесь — Разин, а вот здесь ещё что-то, а вот здесь — вот это. И это всё начинает, внутри, крутиться. Это колоссальное преображение человека. Потому что в этот момент человек становится вместилищем Истории и какой-то колоссальной ответственности. Люди страшно меняются, когда они вдруг берут это всё в руки. А они брали это в руки именно в условиях революции. Значит, первое — это История, второе — Революция. Всё клубится.

Идут постоянные разговоры, что убиты царские дети… Мы всегда говорили: "Опомнитесь, ну зачем ему это? Ему это не нужно". И вообще, на этих бескрайних просторах, где всё клубится, кто за что может отвечать? Теперь уже Следственный комитет говорит, если переводить его коротко, что вообще его отряды легли мёртвыми ради того, чтобы царя довезти. А потом уже пришли эти екатеринбуржцы. Которые, между прочим, там его родственника убили. Двоюродного брата, кажется. Там вообще клубилось бог знает что. Он, видимо, хотел волочь эту царскую семью в Москву и устроить нечто, как с Марией-Антуанеттой и Людовиком…

Взять с этого политические дивиденды. Что ему от того, что они где-то лежат? Он в этом смысле всегда сохранял абсолютную стратегическую накаленность и прагматизм — это ужасно трудно делать. И он в этом смысле был прагматиком. Поэтому его отношения с царём, с семьёй и со всем прочим могли строиться только на основе высшего прагматизма, который заключался в том, что — да, может, убьём, но на Лобном месте, казним за народ. Перед этим будет суд, народ всё узнает. А чего там, где-то на задворках? Ну, как сейчас бы сказали, какая пиар-цена продукта? Никакая. С него же можно какую капитализацию получить! А он её всё время считал. И вообще это соединение мозга, который каждый момент считает практику, и абсолютной внутренней исторической накаленности, которая только мечтой движет, — достаточно разорвать эти два компонента сплава… Почему я считаю, что он важен: либо просто залезть в мечту и говорить, что у нас такие-то идеи, либо наоборот, сесть в нишу прагматизма и сказать, что никуда из неё не выйдем, — чтобы историческое движение России на сегодняшний момент оказалось оборвано.

А мы сегодня переживаем эпоху такого же разочарования в Западе, какое было у Ленина. Ленин, разочарованный в Западе, и сегодняшняя разочарованность в Западе очень сходны. Уж как верили, уж как мечтали, уж как хотели "туда — туда — туда"! Тогда хотели в пролетарский Запад, а сейчас хотели в обычный Запад. И вдруг оказалось, что есть такое отторжение! И за этим вдруг угадывается не то лицо этого Запада, лицо, скажем прямо, Антихриста или чего-нибудь такого. И вдруг личность, которая вроде тянулась туда, она — раз! — получает отказ и начинает заново себя трансформировать. И если этот момент трансформации в русской истории сейчас не произойдёт, то мы либо натолкнёмся на какую-нибудь горячую войну, либо начнётся ломка государства.

Поэтому это безумно важно — смелость. Вроде бы, я — марксист-марксист, а когда надо — то всё к черту, все догмы вылетают. И этот до конца неопознанный интерес к Гегелю, с его мечтами, и эти его выяснения отношений с Богдановым и Горьким по каким-то пунктам — всё это принадлежит сегодняшнему дню. Потому что никакого возвращения к ленинизму с Хрущёвым не было. Ленин, сделанный Хрущёвым ("Идут ходоки к Ленину" Евтушенко), — это карлик, сделанный под Хрущёва. С тем, чтобы два лысых человека как бы смешались, и ими можно было по Сталину бить, — сумасшедшая затея. А на самом деле большой-то Ленин так и не раскрыт.

Александр ПРОХАНОВ.

По сей день.

Сергей КУРГИНЯН.

По сей день. Где этот масштаб?

Александр ПРОХАНОВ.

А интересно, сохранились какие-нибудь, хотя бы малые, свидетельства того, как Ленин сам себя ощущал? Потому что у него же не было автобиографии. Были его биографы, но они были все мелкотравчатые. Вот посмотрим, если Ленин   — гегельянец, а если гегельянец— это теоретик духа в истории…

Сергей КУРГИНЯН.

Да.

Александр ПРОХАНОВ.

… а если духом в истории России конца XIX— начала XX века была революция, то, значит, Революция сделала Ленина, а не Ленин сделал революцию.

Сергей КУРГИНЯН.

Конечно.

Александр ПРОХАНОВ.

Значит, Революция искала, в кого бы вселиться…

Сергей КУРГИНЯН.

Конечно.

Александр ПРОХАНОВ.

Она рыскала. Рыскала, выбирала многих людей, в кого-то она вселялась на секунду, в кого-то на месяц, а в Ленина она вселилась тотально, она свила в Ленине своё гнездо.

Сергей КУРГИНЯН.

Она делала ставку, как птица или женщина. Такая, блоковская: "и медленно пройдя меж пьяными". Она думала: "А в кого мне залезть, от кого мне родить? От этого, от этого, от этого?".