Газета Завтра 1221 (17 2017) - [16]

Александр ПРОХАНОВ.

Потому что Ленин был чрезвычайно русским человеком, он был интегрально русским человеком, и в этом интеграле ленинском уместился весь русский идеологический генезис, со всей…

Сергей КУРГИНЯН.

…с анархизмом, государственностью, со всем вместе — этакий микс…

Александр ПРОХАНОВ.

Там были волшебные сказки: там была сказка о ковре-самолёте, была сказка о скатерти-самобранке, сказка о молодильных яблоках, о живой воде. Я даже думаю, там была сказка о сером волке, в которого можно было обратиться, перевернувшись через плечо. То есть вся мифология древнеязыческая, этическая религиозная мифология России в нём была. Интересно было бы посмотреть, проследить, как она реализовывалась Лениным на практике. Конечно, в нём жил русский аристократизм, абсолютная рафинированность, абсолютная неподкупность служения своей идее, он был человек чести. Конечно, в нём жила русская интеллигенция и русская литература. "Лев Толстой как зеркало русской революции"   — он прекрасно знал эту гигантскую мощь зеркала, которым является русская словесность, в котором отражается и небо, и земля, и преисподняя даже. Я повторяю: то, что Ленин уцелел в этот период и возглавил всю эту стихию,— это результат его интегральной русскости, конечно. И то, что он всё время лавировал между этими чудовищными потоками истории, как в виндсерфинге, и овладевал потоками— это результат его синтетичности. В нем было всё, даже то, чего мы, может быть, не знаем. В Сталине этого было гораздо меньше. Та часть ленинизма, которой не было в Сталине, была Сталиным отвергнута. И поэтому вернуть сегодня Ленина в контекст современной русской истории—это гигантская метаисторическая задача. Те, кто его выдавил и опять не хочет его впускать,—они совершают преступление перед русской матрицей. И, конечно, для русских интеллектуалов очень важно вернуть его, как мы это сделали со Сталиным. Сталин возвращён.

Сергей КУРГИНЯН.

Я только сейчас наиболее серьёзно занялся двумя моментами. Первый — это, как ни парадоксально звучит, мы всё-таки говорим о русскости Ленина. Все копают у него другие корни… Я всегда говорил, что русскость — явление не этническое. Но даже если встать на точку зрения тех, кто ищет русскую этничность, то что такое Николай II? Да это, может быть, одна сто двадцать восьмая русской крови, а может — меньше.

Вспомнилась знаменитая фраза Александра III (а он был человек с юмором, да и вообще, наверное, умнейший русский царь). Когда ему сказали, что, наверное, всё-таки Екатерина согрешила с Салтыковым, он перекрестился и сказал: "Слава богу, мы русские". А когда ему сказали: "Да нет, это всё-таки миф, и на самом деле это Пётр III" — он перекрестился и сказал: "Слава богу, мы законные".

Так вот, эти бесконечные дискуссии царей с Долгорукими, Оболенскими, Мещерскими, то есть с теми, в ком была эта русскость (а это была небольшая группа внутри той элиты) — это огромная трагедия, что какие-нибудь обрусевшие немцы России вроде бы тоже поклонялись, но там не было этого нутряного чувства. В Ленине этого русского — очень много: той же Волги, ощущения разинского мятежа, одновременно и интеллигентности, и бунтарства — всё это вместе создаёт, конечно, фантастический сплав. И в этом смысле, конечно, когда он кричал на Дзержинского, Сталина: "Что вы ведёте себя как обрусевшие инородцы, которые хотят быть более русскими, чем…", он как бы говорил от себя. В нём проснулась ответственность за государство.

Никто не понимает силу пережитого им удара, когда выяснилось, что эти холёные европейские страны, которые твердили: "Россия — слабое звено, порвите его, и мы сразу же сами сделаем революцию" — когда они "кинули". Когда оказалось, что они отказываются от коммунизма. И тогда Ленин сказал: "А русские приняли коммунизм. Так значит — это русский коммунизм". И это момент глубочайшей внутренней ревизии на фоне человеческой трагедии: всё, во что он верил и на что надеялся, — кинуло, обмануло. И с этого момента мы видим другого Ленина.

Александр ПРОХАНОВ.

Может быть, даже раньше. Вот мой личный опыт: когда кончился Советский Союз, когда рухнул красный идеологический монолит, оказались распечатаны гигантские энергии, которые в нём сберегались или, наоборот, замуровывались; кончилась пора, пробирка разбилась, и штаммы превратились в эпидемии. То же самое, мне кажется, было с Лениным. Революция в нём, в Ленине, распечатала все русские стихии, включая декабризм Петра Пестеля (брат был повешен) и, как ты говоришь, разинщину, пугачёвщину, булавинщину, и эти сказки, аристократизм, и толстовское народничество, и в каком-то смысле Серебряный век с его исканием живой веры, живого православия. Ведь Серебряный век чаял революции, он взывал к революции, и он ждал Ленина. В нём, в Ленине, и махатма. То есть была распечатана в Ленине вся эта огромная накопленная русской историей масса, массив. И он встал.

Ты же занимаешься левым проектом. А как ты считаешь, Ленин   — это историческое явление? Или Ленин по-прежнему актуален? Он актуален как великая историческая память и эмблематика нашей страны, нашей родины? Или ленинизм с его представлениями о революциях, о классах, о методологии революционной