Газета "Своими Именами" №40 от 04.10.2011 - [39]

Наконец он овладел собой и отступил назад, за бордюр, на тротуар. Жаром окатило его с ног до головы, и во всем теле осталась одна слабость. Ноги мелко подрагивали, сердце заходилось. Боялся сесть тут же, прямо на асфальт.

Возле него уже собирались прохожие: их привлек рев машин. Но видя, что человек невредим, продолжили свой путь. На их месте останавливались другие, спрашивая, что случилось, и тоже уходили.

Осознавая всю нелепость своего положения, Иван Денисович чувствовал ужасный стыд. Он готов был провалиться сквозь землю. В этот момент он особенно ненавидел себя. И продолжал оставаться на месте.

Автомобили снова мчались мимо. Обдумывая случившееся, Иван Денисович винил себя: “Да, это результат моей бессмысленной жизни, ненужности моей на этой грешной земле. Вон все люди спешат по своим делам, что-то решают, что-то постигают, добиваются. Жизнь летит мимо меня, мимо других, таких же, как я. Все заняты лишь собой. Только выяснят, что событие лично их не касается, сразу же спешат дальше. О причинах случившегося со мной никто даже не поинтересовался. Вот уже и от происшествия следа не осталось. А ведь еще мгновение - и не было бы меня. Что им до отброса общества! Ну произошла бы чуть большая заминка в движении, приехала бы автоинспекция, вызвали “Скорую помощь”. Люди в белых халатах констатировали бы смерть, забрали труп и уехали. Милиционеры походили бы с рулеткой, поизмеряли и тоже уехали. И прохожие не очень бы огорчились: дело нынче обычное: ДТП. Погибший - старик, пожил свое. Разве что, случись набожная старушка, покачала бы головой жалостливо да перекрестилась. А может, было бы лучше, если бы так и случилось... Рраз - и нет... Не коптить белый свет, не сохнуть с тоски, глядя на “Содом и Гоморру”, умирая медленно от голода и болезней”.

Тут его отвлекла пожилая женщина, с виду интеллигентная. Она обратилась к Ивану Денисовичу.

- Вам нехорошо? На вас лица нет. Возьмите вот это.

Она порылась в сумочке, достала стеклянную колбочку, вытряхнула из нее на ладонь таблетку и предложила ему.

- Положите под язык. Не сомневайтесь, я врач, - валидол. Надо быть внимательнее.

Иван Денисович таблетку от старушки принял, забыв, что у него тоже есть валидол, но и эту под язык не положил.

Старушка тихонько удалилась. Пеше-ходы шли и шли мимо, и уже через минуту никто не знал, что здесь только что могла произойти трагедия. И никому до этого дела нет. “Это раньше, - вспомнил Иван Денисович когда-то прочитанное у Чехова, - герой попал под телегу и стал сенсацией городской хроники. Бегал потом и показывал всем газету: про него там написано! Прославился...”

Иван Денисович все еще оставался на месте, мешая прохожим. Внутри пустота, ко всему безразличие, потерянность. Сознание вновь возвращалось к происшествию. “Ведь я по натуре человек осмотрительный, наблюдательный, еще в своем уме. Так, по порядку... Куда шел? О чем думал? Да, вот... - Мысли его сбивались одна на другую, как слоеный пирог. - И чего это прошлое мне в голову лезет вперемешку с сегодняшним? Без всякой связи. Без связи? Нет, всему есть причина, все связано. Это - сама моя жизнь. Нет ее, жизни-то... Цели нет и надежды. Смысла нет. Денег...”

- Вам чем-нибудь помочь? Вам домой далеко?

Это была та же старушка. Иван Дени-сович сквозь пелену мрачных мыслей видел, что она после того, как дала ему таблетку, перешла на другую сторону проспекта, позвонила по телефону-автомату и пошла дальше. Но как вернулась, не заметил. “Ни один человек, кроме нее, не поинтересовался моим состоянием”, - подумал Иван Денисович. И в самом деле, многие, обходя его, недоуменно оглядывались, иные со злобой. “Я мешаю, даже ничего не делая...”.

Голова кружилась. Подступила тошнота. Ничего не ответив старушке, лишь кивком головы поблагодарив ее, опустошенный и обессиленный, он побрел куда-то, лишь бы поскорее скрыться с глаз людей. Затем сел на какую-то скамейку, всю исковерканную режущими и колющими орудиями молодой человеческой поросли. “А что им остается делать, - резюмировал Иван Денисович, - лишенным пионерских лагерей, детских площадок, родительского внимания?”

Назойливо лезли в голову мерзкие мысли: “Куда деться от самого себя? Почему так опустился? Денег нет! Где взять деньги? Эта “новая жизнь” забрала деньги... жизнь отнимает...”

От голода и тяжести на душе родилась злость на сильных и власть имущих! “Не нужны мы им стали. Поздно мы это поняли. Я поздно спохватился. Пока всматривался в происходящее, пока осмысливал “перестройку” - власть уже совсем другая. Чья она, эта власть? Во что превратила Россию? В зону! А в зоне свои порядки... Известно какие... Да люди-то понимают ли? А и поняли, так поздно... поезд ушел... Забавно устроен человек: пока имеет чего-то вдоволь, не задумывается, всегда ли для него так будет. Своего благополучия как бы не замечает. А потом спохватится, а поздно”.

Голод опять переключил его мысли на воспоминания. Припомнилось, как ел, наслаждаясь, копченую колбасу, окорока, тающие во рту, горячие сливочные сосиски, пил компот. В магазинах было полно рыбы: лососевых, осетровых... В рабочей столовой за 60 копеек обед из трех блюд...