Гавел - [69]

. Загадочности всему этому прибавляет утверждение тогдашнего чехословацкого министра внутренних дел Яромира Обзины, что в ГБ еще с сентября, то есть со времени процесса над «Пластиками», знали о готовящемся документе[408]. Одно из возможных объяснений логически вытекает из того факта, что Гавел и другие намеренно приурочили завершающую стадию его подготовки к рождественской и новогодней поре. Во время этих праздников течение событий замедляется и в большинстве западных стран, а уж в нормализованной Чехословакии, где в остальном мало что можно было отмечать, праздничный покой и мир, связанный с щедрыми пиршествами (а в канун нового года еще и с обильной выпивкой), представлял собой ритуал, который соблюдали все. У сотрудников госбезопасности и их агентов тоже были семьи, и им наверняка не хотелось проводить праздники, наблюдая за квартирой Гавела. Возможно и другое, более мрачное объяснение: госбезопасность в общем и целом знала о том, что происходит, и решила дать событиям развиваться своим чередом[409], чтобы затем ей тем легче было переловить всех участников и изобличить их в антигосударственной деятельности. Как и в пятидесятые годы, пусть и без тогдашнего драматизма, режим стремился обратить себе на пользу действительные или мнимые угрозы его стабильности. Конфискация каких-то бумаг с несколькими подписями была бы рутинной операцией. А вот предъявить общественности организованную группу, пойманную с поличным при попытке продать свой товар на Запад, – это был бы удар под дых. Впрочем, в любом случае госбезопасность не оставила бы после себя никаких доказательств собственного умышленного бездействия.

Для встречи хартистов, назначенной на 3 января, Гавел приготовил повестку из двух частей: вначале организационные вопросы, в частности, сообщение о результатах кампании по сбору подписей и о распространении документа, согласование единой линии поведения на ожидаемых допросах, взаимодействие со средствами массовой информации, поддержание контактов с подписантами и т. п., а затем – предложения по стратегии будущих действий, таких как составление документов общего характера по отдельным проблемам и областям жизни и документирование конкретных случаев нарушения прав человека.

Вечером 5 января, когда Гавел попросил своего близкого друга Зденека Урбанека, который участвовал в некоторых предшествовавших встречах и жил всего в нескольких кварталах от него, по-секретарски помочь ему заполнять, заклеивать и снабжать адресами 250 конвертов с учредительным документом и перечнем подписавших «Хартию», органы очнулись от новогодней спячки[410] – возможно, в том числе благодаря данным прослушки в квартире Когоута[411] или сигналам из-за границы о том, что ряд ведущих газет собирается опубликовать документ[412]. Госбезопасность забила тревогу и развернула небывалую операцию, задействовав несколько сотен сотрудников в форме и штатском. По-видимому, первым их достижением был акт вредительства. Ночью кто-то перерезал шланг сцепления у «мерседеса» Гавела – одной из машин, использовавшихся для распространения документа и сбора подписей. Гавелу пришлось подниматься пешком от Дейвицкого пруда до квартиры Урбанека на Стршешовицкой улице. Здесь он встретился с Павлом Ландовским, которому было поручено забрать оригиналы документа с подписями из квартиры Когоута в Салмовском дворце напротив Пражского града, в котором располагалась также резиденция швейцарского посла. Ландовский заметил, что за квартирой Когоута следят. Когоут, подозревая, что помимо слежки его еще и прослушивают, разыграл перед посетителем пантомиму, из которой тот в итоге понял, что заботящийся о конспирации писатель укрыл драгоценную петицию со всеми подписями в ящике для инструментов на лестничной клетке перед своим жилищем[413], откуда актер перенес ее, спрятав под пальто, в свой старенький «сааб». Сверх плана Ландовский привез с собой еще одного нового подписанта, Людвика Вацулика. В квартире Урбанека, где за ними из постели хозяина наблюдала его двадцатишестилетняя возлюбленная, поэтесса Маркета Гейна, четверо мужчин заканчивали готовить конверты к рассылке. Все позже вспоминали, что за этим занятием они по какой-то непонятной причине время от времени разражались безудержным смехом. В конце концов они погрузили конверты в машину Ландовского, Гавел сел рядом с водителем, Вацулик сзади, и они отправились бросать свои почтовые отправления в разные ящики, чтобы уменьшить риск их одномоментной конфискации.

Дальнейшие события известны по нескольким описаниям – самого Гавела и других[414]. Самое драматичное, хотя, может быть, не самое точное из них, – это описание Павла Ландовского[415], который был за рулем уходившего от погони «сааба». Уйти, впрочем, удалось недалеко, так как за ним сразу же ринулся целый конвой «шкод» без номеров с мощными двигателями. В лихорадочной гонке с целью настичь преступников первыми две машины преследователей столкнулись друг с другом. После этого погоня на бешеной скорости продолжалась – с единственной задержкой, когда Ландовский резко затормозил перед почтовым ящиком в районе Ганспаулка и Гавел впихнул в него несколько десятков конвертов. На перекрестке пяти дейвицких улиц – Гимназийной, Певностной, Глинки, Велварской и Ковпака (ныне улица генерала Пики) – «сааб», окруженный со всех сторон, вынужден был остановиться – «как в гангстерском фильме»