Гавел - [158]
Два других видных гостя, которые в первый же год президентства Гавела посетили по его приглашению Чехословакию, были лидерами не государственными, а духовными. Первым из них был скромный, улыбчивый и остроумный человек по имени Тэнцзин Гьямцхо, более известный как четырнадцатый тибетский далай-лама. На протяжении нескольких десятилетий Запад выражал свое почтение этому символу духовного сопротивления тибетцев китайскому коммунистическому господству только издалека, чтобы не рассердить современную Срединную империю. Гавел был первым главой демократического государства, пригласившим далай-ламу к себе. Китайский посол громко выражал обеспокоенность, однако Чехословакию не покинул, хотя его протесты и оказались безрезультатными. Визит далай-ламы, носивший скорее частный характер, стал событием принципиальным: Гавел никогда за все тринадцать лет своего президентства не отказывался принять гостя лишь потому, что это было бы политически невыгодно.
Президента волновали совершенно иные проблемы. Он мечтал помедитировать наедине с далай-ламой. Но, согласно буддистскому этикету, никакой человек – пусть даже он и президент – не вправе напрямую попросить гуру о совместной медитации. Пришлось прибегнуть к закулисной дипломатии, и далай-лама явно посчитал своего нового ученика заслуживающим этой чести. Сеанс медитации состоялся (вроде бы незаметно) в римско-католическом костеле Святейшего имени Иисуса в Ланах – летней президентской резиденции.
Второй важной духовной персоной был папа римский. Учитывая длинную, хотя и довольно сложную историю чешского католицизма, у нас стал бы желанным гостем любой папа, но Кароль Войтыла, папа Иоанн Павел II, был поляком из соседней страны, символом, вдохновителем и катализатором веры и храбрости польского народа в его противостоянии с коммунистической ортодоксией, фигурой весьма харизматичной и, в довершение ко всему, в молодости – по счастливому стечению обстоятельств – тоже писавшим пьесы и стихи. Гавел выразил желание пригласить папу еще в своей первой новогодней речи, надеясь, что этот визит поможет духовному пробуждению народа, оказавшемуся на пепелище нигилистических обломков позднего коммунизма. Приезд Иоанна Павла II значил для Гавела очень много, и потому свои приветственные речи в аэропорту и на ужине в Граде он готовил со всей возможной тщательностью. На аэродроме он произнес слова, которые отличала необычная для Гавела эмоциональность:
Я не уверен, что знаю, что такое чудо. Осмелюсь, однако, сказать, что сейчас я – участник творящегося чуда: в страну, разоренную идеологией ненависти, приезжает посол любви; в страну, разоренную властью невежд, приезжает живой символ образованности; в страну, до недавних пор уничтожаемую идеей разделения мира и конфронтации, приезжает посол диалога, взаимной терпимости, мира, уважения, доброты и понимания, провозвестник братского единства в разнообразии[857].
Вечерняя речь звучала уже менее пафосно и была более философской. Гавел посвятил ее теме, мучившей его практически всю жизнь: источнику собственной непреходящей духовности, которая жила в нем, несмотря на то, что он не принадлежал ни к одной организованной религии и даже не имел никакого конкретного представления о божестве. «Я твердо надеюсь, что благодаря вашему визиту все мы вспомним об истинном источнике подлинной человеческой ответственности, то есть об источнике метафизическом <…> об абсолютном горизонте наших устремлений, о таинственной памяти бытия, где записан каждый наш поступок, о памяти бытия, которая одна по-настоящему этот поступок оценивает, пропустив его через себя». А в заключение он обратился к еще одной своей излюбленной теме – к теме общечеловеческой (и его собственной) склонности заблуждаться. «Я приветствую вас, святой отец, среди нас, грешников»[858].
На вечернем приеме в Граде Гавел попросил папу уединиться с ним для беседы с глазу на глаз. Во время государственных визитов такое случается – и, к сожалению, слишком часто. Но, вопреки обыкновению, Гавел никогда не поделился ни со мной, ни с кем-либо еще ни единой деталью этого разговора. Он не проходил католический обряд конфирмации, но тем не менее называл состоявшуюся беседу «моей исповедью».
Поддерживаемые Гавелом тесные связи с папой и с далай-ламой образовывали две стороны единого «духовного треугольника». Далай-лама встречался с папой по меньшей мере восемь раз, гораздо чаще, чем с любым другим иностранным сановником. Все трое имели много общего, включая личный опыт жизни при тоталитаризме, постоянное внимание к защите прав человека в целом и к проблеме обеспечения достойного существования каждому индивиду – в частности, а также универсалистское, объединяющее отношение к трансцендентному. Кроме того, все они заразительно улыбались и обладали тонким чувством юмора, неотъемлемым от чувства абсурда. На вечере с папой Гавел постоянно улыбался – так же, как во время встреч с далай-ламой. По-моему, никогда президент не бывал в лучшем расположении духа.
Четырнадцатый далай-лама в последний раз приехал к нам по приглашению Гавела 10 декабря 2011 года. У визита не было никакой заранее утвержденной программы, хотя они и подписали – каждый в отдельности – заявление группы правозащитников в поддержку диссидентов всего мира. Нам, присутствовавшим при этой встрече, показалось тогда, что далай-лама приехал попрощаться и что Гавел об этом знает. Оба мужчины побеседовали наедине и коснулись друг друга головами и ладонями. Тибетский лидер посоветовал обратиться к традиционной тибетской медицине и пожелал Гавелу «еще десяти лет жизни». Через неделю Гавел умер.
