Гавел - [133]

Чуть позже к нам присоединилась очень важная персона. Полное имя этого человека занимало едва ли не несколько строчек, но в канцелярии он был просто Карел Шварценберг, известный как «Князь», потомок одного из старейших чешских и центральноевропейских дворянских родов, история которого тесно сплетена с историей австро-венгерской монархии[779]. По идее, к нему следовало обращаться «Ваша княжеская милость», но поскольку дворянские титулы были отменены декретом Национального собрания вновь образованной независимой и республиканской Чехословакии 10 декабря 1918 года, все друзья в шутку называли его «Сиятельством». Он появился на свет в родовом имении Орлик, однако и этого гнезда, и всех прочих владений вполне лояльное чешское и демократическое семейство Шварценбергов лишилось – сначала по вине нацистов, а затем коммунистов, которые, в довершение ко всему еще и изгнали всех представителей рода из страны. Несмотря на то, что Карел покинул Чехословакию одиннадцатилетним мальчиком и в течение сорока лет не имел возможности вернуться, он продолжал говорить по-чешски, изъясняясь весьма литературно, хотя и слегка своеобразно. Хотя он не мог непосредственно участвовать в деятельности антикоммунистической оппозиции внутри Чехии, он всегда оказывал ей финансовую поддержку, предоставил место для хранения архива самиздатской литературы в своем замке в немецком Шайнфельде и много помогал оппозиционерам в качестве активного защитника прав человека и главы (в 1984–1991 годах) Международной Хельсинкской федерации по правам человека (МХФ). Когда режим начал постепенно ослаблять свою хватку – возможно, предчувствуя скорый конец, – Карел рискнул посещать различные неформальные встречи и даже был наблюдателем на процессах над диссидентами; в частности, он приехал в Иглаву, где судили Магора, – там-то мы с ним впервые и встретились. После Бархатной революции он немедленно стал членом ближнего круга Гавела, однако из-за его происхождения и его прошлого ему нелегко было найти свое место в нарождавшейся полубюрократической структуре. Возраст, положение и международный опыт делали Шварценберга отличным кандидатом на пост руководителя Канцелярии Президента Республики, традиционно именуемого канцлером. Однако это место до поры до времени занимал Йозеф Лжичарж, юрист, защищавший Гавела на процессах коммунистической эпохи. Только когда в архивах наконец добрались до сведений о Лжичарже, он был вынужден оставить президентскую канцелярию, и его заменил Князь. Шварценбергу, возможно, и недоставало каких-то качеств менеджера, но они с лихвой восполнялись его добросовестностью, дружелюбием, щедростью, всегда хорошим расположением духа и личным обаянием. Кроме того, очень важна была и его роль гавеловской «визитки» при многих европейских дворах, с представителями которых Князя связывали родственные узы, а также в домах многих видных европейских политиков, с которыми он за эти долгие годы подружился.

Вот таким было ядро президентской канцелярии, со временем все более разраставшейся соразмерно плотному графику Гавела и его многочисленным государственным обязанностям. Когда понадобился человек, который смог бы заниматься конфиденциальной разведывательной информацией, Кршижан вспомнил о переводчике фильмов – большом поклоннике шпионских романов Джона ле Карре. Позднее Олдржих Черный стал первым директором Управления по внешним связям и информации (ÚZSI – Служба внешней разведки) демократической Чешской Республики. Когда личный секретариат президента оказался буквально завален тысячами приглашений и предложений о встречах, появилась Гелена Кашперова, умевшая своим спокойствием уравновесить буйный нрав Кантора. Когда я как пресс-секретарь ощутил острую необходимость в срочном налаживании в канцелярии внутренней коммуникации и создании системы для хранения и обработки данных, канцелярия наняла на работу администратора базы данных Анатолия Плеханова – того самого, именем которого Гавел назвал трагического героя «Реконструкции». Мой приятель и, как и я, актер-любитель в «Театре читки по ролям имени Пршемысла Рута» Иржи Оберфалцер стал моим заместителем. Пламенный рок-публицист Рейжек отвечал за армию. С первых же дней революции личными нуждами Гавела занимались двое неразлучных – но абсолютно разных – личных помощников. Саша Нойман был невозмутимым буддистом, увлекавшимся эзотерической музыкой, в то время как Мирослав Квашняк был спортивно сложенным плейбоем с неисчерпаемым запасом всяческих озорных идей. Некоторые люди просто приходили к нам в гости и оставались навсегда. Актриса и великая шутница Бара Штепанова – одна из основательниц «Общества за более веселую современность»[780], – пришла, чтобы подарить Гавелу самокат (он жаловался как-то по радио, что его утомляют длинные коридоры и переходы Града), и осталась у нас в качестве секретаря. Поскольку рядом с кабинетом шефа все комнаты были уже заняты, ей поставили стол в ванной, откуда и исходили потоки ее порой чувственной, но крайне продуктивной в плане секретарства энергии. Какие-то друзья отыскивались в пивных, театрах и тоскливых академических институтах. Последними к нам присоединились экономист и юрист.