Гавел - [132]

Вера Чаславская была единственным членом команды не менее знаменитым, чем Гавел. Семикратная олимпийская чемпионка по гимнастике и самая успешная спортсменка всех времен, она долгое время даже превосходила его по популярности. Ее, как и Гавела, отличали независимость и сила характера, и поэтому она решила демонстративно бойкотировать церемонию награждения на Олимпийских играх в Мехико в 1968 году, спустя всего месяц после оккупации Чехословакии. Из-за этого режим все следующие двадцать лет упорно делал вид, будто ее не существует. Она старательно выполняла в президентской канцелярии свои обязанности советника по социальным вопросам, но и являла собой, так сказать, женский аналог его известности. К поставленным перед ней задачам она подходила так же, как к финалу олимпийских соревнований – максимально собранно и с напряжением всех сил. Однако перенапряжение сказалось на ней жутчайшим образом, а после семейной трагедии, эхо которой разнесли СМИ, она на целое десятилетие укрылась от журналистов. Но Вере Чаславской удалось справиться с бедой, и она продолжает удивлять друзей и недругов своей непоколебимой силой духа и кипучим темпераментом[775].

Йозеф (Йоска) Скалник был чешским художником и графиком, специализировавшимся на изображении синего небосвода с белыми облачками а-ля Магритт. Во времена преследования независимого содружества чешских музыкантов «Джазовая секция», главным преступлением которого было распространение бюллетеня о пражском джазовом фестивале, статей о Фрэнке Заппе и Майлзе Дэвисе и стихов независимых чешских авторов, он вместе с еще несколькими товарищами по несчастью оказался в тюрьме. Мастерская Йоски сыграла в дни Бархатной революции очень важную роль – кандидат в президенты укрывался в этом тайном убежище, когда готовился к вступлению в новую должность. Как это ни горько, но в последующем выяснилось, что Йоска, судя по всему, заключил фаустовский договор с госбезопасностью и превратился в одного из ее информаторов под кличкой «Гог» (у ГБ было своеобразное чувство юмора)[776]. Перед первыми парламентскими выборами в июне 1990 года он не по собственной воле покинул канцелярию президента, но его и в дальнейшем видели рядом с Гавелом. Гавел, со своей стороны, от дружбы с Йоской никогда не отрекался.

Оператор Станислав Милота, муж Власты Храмостовой и старый друг Гавела, не отходил от него всю революцию. Было ясно, что он последует за президентом и в Град, хотя бюрократа из него выйти никак не могло. Он был резким, вспыльчивым и раздражительным, всегда делал много вещей одновременно и ни одной конкретно, отвечал за службу протокола, управлял секретариатом, следил за безопасностью и временами играл роль адвоката дьявола. Иногда он выражал недовольство стилем гавеловского правления и работой канцелярии, которая, в свою очередь, отвечала ему тем же. Перед парламентскими выборами он ушел, но отнюдь не столь драматично, как это описано в некоторых воспоминаниях[777].

Последним приобретением команды был я сам. Прежде всего мне надлежало освободиться от своих обязанностей пражского корреспондента агентства «Рейтер» (это стало очевидным в начале Бархатной революции, которая поставила меня перед дилеммой: мне надо было писать о событиях, в которых я непосредственно участвовал), а потом и покинуть пост пресс-секретаря Гражданского форума. Мой журналистский опыт – пусть и довольно скромный – предопределил назначение меня пресс-секретарем президента. За предыдущего президента или его предшественника не говорил никогда никто, поэтому правила, принципы и вообще вся пресс-служба вынужденно создавались с нуля. Чтобы достойно выполнять свои обязанности в бурной атмосфере эпохи, один-единственный день которой приносил событий столько, сколько все прошлое десятилетие, мне пришлось целых два с половиной года находиться в непосредственной близости от Гавела. Ольга и моя первая жена Кристина иногда жаловались, что их мужья живут с кем-то другим, хотя технически бигамией это, конечно, все же не являлось.

Очевидным недостатком всей команды – вдобавок к тому, что она, пожалуй, больше годилась для постановки театрального спектакля, чем для руководства президентской канцелярией, – было то, она состояла сплошь из чехов (включая в их число гордого валаха Кршижана и гордого мораванина Ослзлого). Гавел незамедлительно призвал в Град Милана Княжко, одного из самых популярных словацких актеров своего поколения и народного трибуна «нежной» революции, как называли события конца 1989 года в Словакии. «Мешку блох» еще один представитель богемы, на этот раз словацкой, не доставил никаких хлопот, хотя все мы очень скоро заметили, что если советники сопровождают президента, то Княжко обязательно идет непосредственно за ним. Необходимость демонстрировать одновременно оба лица чехословацкой идентичности соратники Гавела отлично понимали. Через какое-то время подобный, уже устоявшийся порядок вещей, заметил и сам Гавел и совершил фатальную ошибку, назвав однажды в шутку Княжко своим «вице-президентом»[778]. Шутка вышла ему боком – разочарованный Княжко покинул канцелярию в конце первого президентского срока Гавела и стал – правда, временно – одним из рупоров словацкого национализма и одним из самых беспощадных критиков президента.