Гавани Луны - [14]

Я женщина всей его жизни, – орала она.

Никогда никого лучше он в жизни своей не встретит! – шипела она, и, поматывая головой, вновь прикладывалась к бутылке.

Я пил и помалкивал. Хотелось бы мне в это верить, но, боюсь, этот муж оказался единственным, кто уцелел благодаря своей отнюдь не тонкой душевной организации. Проще говоря, он недостаточно умен для того, чтобы понять, как именно она его унизила, растоптала и уничтожила.

А раз так, она его не унизила, не растоптала, и не уничтожила, понимала Ирина.

И это выводило ее из себя. Более того. Коль скоро она не проделала это с ним, значит, все это с ней проделал он. Унизил, растоптал, уничтожил.

Ну, а ты чего там сидишь?! – зло спросила она, когда соизволила, наконец, обратить внимание на своего нынешнего мужа, меня.

Я даже обрадовался ее пьяному вниманию. Что угодно, только не сидеть в углу, и не вылизывать, как побитая собака, синяки своего честолюбия. Ревность ужасное чувство, и особенно его силу я познал в браке с Риной. Она окуривала меня ревностью, словно пасечник-любитель – рой одомашненных пчел. Укрощала меня ревностью, протыкала ей мою брюшную полость, жгла глаза, сводила на нет полностью. Как это у нее получалось, не спрашивайте. Но она могла – действительно могла – за каких-то несколько часов превратить любого Аполлона в кучку дымящегося пепла. Который, вдобавок ко всему, будет поджаривать себя сам. Говорю же, она была ведьмой.

Да, дорогой, – любила говаривать она, – и берегись, чтобы я не узнала о тебе ничего Этакого.

Иначе я причиню тебе немало неприятностей, – хихикала она.

После чего становилась уже игривой, и я, самосохранения ради, принимал эти ухаживания. С достаточной долей иронии, конечно. Ведь, как бы на не была страшна и действительно неприятна в своем умении видеть то, что скрыто, в некоторых вещах она оказалась слепа. Как котенок из семейства ее любимых кошачьих.

Я изменял ей с первого дня брака.

При этом у меня ни малейшего сомнения не возникало в том, что и она изменяет мне. Но она умела все вывернуть так, – говорил же, – что виноватым оказывался я. Да и слишком я любил ее для того, чтобы Действительно хотя бы раз воспротивиться ее злой воле, поборовшей меня, скрутившей, и отбросившей на коврик в углу. Собачий коврик. Слово «собачий» она произносила неизменно с глубочайшим презрением.

Ну и чем тебе не нравятся собаки? – спрашивал я.

Своим жополижеством, – отвечала она, как всегда, когда пьяная, грубо.

Кошки, они как женщины, свободны, – многозначительно поднимала она палец.

Ненавижу кошек, – как-то признался я.

После чего, под ее снисходительным взглядом мамаши, прочел целую лекцию, вычитанную внаучно-популярном журнале. Там объяснялось, почему на многих гербах есть изображения львов и тигров, вставших на задних лапах. Все дело в атавистической памяти, объясняли авторы исследования. Когда-то наши предки были не хозяевами земли, а ее арендаторами.

Не хозяевами, а арендаторами, – со вкусом повторила она, хмыкнула, и выпила.

На нашем огромном диване, занимавшем добрую часть дома, – а это очень просторный дом, – она сама смахивала на ленивую большую кошку. Да, арендаторами, повторил я, и продолжил. И вот тогда-то у людей, селившихся в пещерах, был единственный страшный враг. Кошачьи. Для саблезубых тигров человек был самой легкой добычей. В сравнении с лошадью или зеброй бегает медленно, защищаться еще толком не умеет. Ходячие консервы.

Ходячий корм для кошек, хочешь ты сказать, – поправила она, смеясь.

Ну, где-то так, – согласился я.

После чего, не раздражаясь – она всегда перебивала меня, и я привык, – продолжил. Наши предки боялись кошачьих пуще смерти. Это и была смерть. Мы были их пищей. Они были высшим звеном. Они лакомились нашими детенышами.

Ну и что? – неприятно-высокомерно удивилась она.

Я только перевел дух. Само собой, я знал свою жену достаточно хорошо, для того, чтобы рассказывать это не с целью убедить ее в чем-то. Я всего-навсего ставил ее в курс прочитанной статьи, объяснившей мне самому мою давнюю неприязнь к кошкам. Ирина, выслушав это мое соображение, милостиво кивнула.

А так ли уж необходимо это было? – спросила она задумчиво.

Ну, покорять планету и все такое? – пояснила она

Послушай… начал было я.

Но она уже встала на четвереньки и выгнула спину. Показала задницу. Весьма соблазнительную, признаю, задницу.

Глядя на нее, я выпил.

Трахни свою кошечку, – сказала она.

Я залез на нее сзади, прикусил шею, и она зашипела. Клянусь, в этом звуке я услышал предсмертный плач сотен несчастных детей первобытной эпохи. Более того, как человек, сохранивший в себе память веков, я подозревал еще кое-что. Эти дети…

Одним из них был я.

12

… чему ты молчишь? – раздался голос у моего плеча.

Я вздрогнул. Потом с недоумением взглянул на телефонную трубку в своей руке. И только тогда вспомнил. Люба.

Судя по всему, приезжать она не собиралась, Это меня разозлило.

Гнусная манера у моих женщин звонить мне ночами, чтобы послушать, как я счастлив с Риной, – сказал я.

Бывших? – спросила она.

Счастлив? – сказала она.

В этих двух быстрых вопросах я уловил некий намек. Что-то легкое и промелькнувшее между нами, так быстро, что мы уловили лишь движение. Да, ее обещания пахли крысиным пометом.