Гавани Луны - [12]

– Знаешь ли ты, что я ведьма, милый?

Я сказал «говорила»? Я оговорился. Она угрожала. Угрожала мне, чтоб ее. И, надо признать, угрозы ее, – отдающие на вкус горечью неуловимых измен, – своей цели достигали. Я изо всех сил напрягал мышцы груди и пресса, которые к концу нашего брака накачал весьма твердыми, ведь из-за ее постоянных насмешек я занялся спортом всерьез. Но это не имело смысла. Ее намеки и угрозы, туманные, но, в то же время, совершенно ясные – так полуразмытая луна в ночном тумане не оставляет у вас сомнений в своем существовании, – не оставляли никаких надежд на спасения.

Я чувствовал физическую боль из-за ее ядовитых проклятий, брошенных в меня невзначай.

Ну, словно змея, плюющая ядом, мимоходом брызнула смертельной субстанцией во что-то, показавшееся зрачком – эти змеи всегда плюются в глаза, вы знали? – и поползла дальше. А случайная жертва осталась на солнцепеке, корчась от слепоты, безумия и огненного шара, который вот-вот взорвется в мозгу, и уничтожит добрую его часть. После чего, – счастливым идиотом кружась на месте, – вы умрете, истекая своим через нос мозгом, словно кровавыми соплями. Возможно, кому-то из вас покажется, что описывая таким образом экстрасенсорные способности своей жены, я, как и все разведенные мужья, преувеличиваю. Это отнюдь не так. Я, скорее, преуменьшаю. Раздевшись до пояса, словно вакханка какая, она садилась у нашего роскошного дивана, – двенадцать квадратных метров, черт бы его и побрал – а он и побрал, но об этом позже, – открывала одно вино за другим, и говорила. Если она была в плохом настроении, то, как я упоминал, угрожала. И угрозы ее причиняли мне настоящую боль в области живота и грудной клетки. Словно грудная жаба вселялась в мои ребра, когда эта стерва намекала мне на то, что у них в семье ведьмы издавна занимались тем, что кастрировали мужчин на расстоянии.

Мальчик мой, ты и понятия не имеешь, ЧТО иногда я вижу, – говорила она, покачиваясь.

Спешу заметить, то были не пошатывания пьяной женщины. Так раскачиваются кобры, которым наигрывают свои мелодии индийские факиры. Да, снова кобры. Еще это напоминало ерзания тигра перед тем, как эта большая кошка вот-вот бросится на спокойно пасущуюся зебру. После этого кишки несчастного животного волочились вслед за ней по пыльной траве, а торжествующая кошка втыкала в загривок жертвы свои омерзительные мне когти. Надо ли говорить, что моя жена обожала смотреть телевизионные передачи про то, как охотятся змеи и тигры?

И, конечно, она была завзятой кошатницей.

Тебе трудно это понять, милый, – говорила она, покачиваясь, и полузакрыв глаза, – но мы, женщины, чувствуем с кошками какую-то мистическую, потустороннюю связь.

Мы, ведьмы, хочешь ты сказать, – поправил ее я.

Ах ты сученыш, – пьяно рассмеялась она.

Да ты боишься, – добавила она с радостным воодушевлением.

А ты снова пьяна, – раздражался я.

А ты снова боишься, – хихикала она, после чего вставала с дивана.

Конечно, делалось это, – как и все, что делала моя жена, – с расчетом.

Выглядела она в свои тридцать девять отлично.

Невысокая, и потому всегда с идеально прямой спиной, что выгодно подчеркивало ее небольшие, но красивой формы груди. Худенькая, но особенной худобой, которая проявляется лишь, когда женщина одета. Раздетой же она всегда выглядела скорее полной. Черт побери, как ты это делаешь, восхищенно спрашивал я ее на первых порах нашего брака, когда спрашивать ее о чем-то мне еще хотелось. Я же ведьма, милый, хихикала она, так что все это обман зрения. В таком случае, это весьма аппетитный обман, говорил я. Ага, говорила она. После чего добавляла взглядом – меньше слов. Ну что же, говорил взглядом я.

И мы ступали на скользкую тропу секса, пропахшую кровью ее месячных, – что никогда не останавливало нас, скорее распаляло, – моим семенем, ее жадной слизью из-под языка, которая так густо, словно румяна не ее лицо, ложилась на мой пах, ее помадой, которая так славно блестела на моем теле ночами, которые мы проводили вместе. Итак, я хватал ее за роскошно уложенную прическу – удивительно, но ее это никогда не раздражало, что для женщины, в общем, нетипично, и начинал объезжать, словно дикую не прирученную кобылу. Так оно и было. Несмотря на то, что брак у Ирины был четвертый, она так и не привыкла к людям. А они не смогли привыкнуть к ней. Все ее мужья бежали от нее без оглядки, прикрывая тылы гордым и самоуверенным мнением того, что сумели насладиться близостью со столь стильной женщиной, не расплатившись за это ничем. Этим они походили на коматозника, – выжившего после автомобильного крушения, – которому снится, что он на облаках беседует с ангелами и играет с богом в подкидного. А на самом деле он потихоньку гниет на чистейших простынях, и тело его покрывается, несмотря на все усилия медсестры, предвестниками гангрены и разложения – пролежнями. А то легчайшее касание перышком, – что кажется в беспамятстве касанием крыла ангела, – не больше, чем легкий поцелуй пришедшей раз в пять лет к ложу жены. Бывшей, кстати, жены. И которая, по несчастливому для меня стечению обстоятельств, обратила свое внимание на меня.