В самый разгар завтрака в столовую как бомба влетел только что вернувшийся из уезда с ревизии другой помощник Колесова, толстый, небольшого роста, по фамилии Коркин, отчаянный враль и передатчик всевозможных сплетен, особенно из своего акцизного мирка. Благодаря богатой фантазии и краснобайству, рассказы и сплетни, передаваемые им, слушались охотно, но иногда, после выпивки, Коркин договаривался до таких небылиц, что сам, ужаснувшись сказанного, вытаращивал удивлённо глаза и круто обрывал речи: «Ну, остальное само собой понятно!»
— А-а, с приездом! — весело встретили его сослуживцы.
— О-ох, умора! — сразу закатился неудержимым заразительным смехом Коркин, здороваясь с компанией. — Дайте прежде рюмку водки выпить, а потом расскажу, какая история со мной приключилась! Прямо что-то невероятное, фантастическое, достойное пера какого-нибудь Габорио или Понсон дю Террайля! Можете ли себе представить?! Открыл тайный винокуренный завод… под свиньёй! Честное слово!
Товарищи, предвкушая нечто интересное, именно в духе Коркина, старались наперебой услужить ему, придвигая закуски, рюмку и водку.
— После ревизии пяти-шести винных лавок… — начал Коркин, пережёвывая бутерброд с анчоусом. — A propos: какая хорошенькая канашка сидит в лавке N 43, в селе Загумном, — пальчики оближешь!.. Приезжаю я в Родионовку… Есть там один мужичок, содержатель постоялого двора… Давно он мне казался сомнительным, но всегда как-то не было никакого повода ни к чему придраться: во всём образцовый порядок! А тут, как нарочно, подозрения мои относительно этого мужика усилил дорогой ямщик своей болтовнёй. Ну, думаю, уж сегодня он мне попадётся, не ускользнёт! Так оно и вышло. Въезжаю в Родионовку и прямо, минуя казённую лавку, заворачиваю к нему. Шалишь, теперь тебя никто не успеет предупредить из благоприятелей! Вхожу; сейчас же послал за старостой и понятыми… Обшарил все углы, все закоулки, все мышиные норки, — н-ничего! Вдруг бросился мне в глаза хлевушок… Невзрачный такой, стоит в отдалении… «Это что?» — спрашиваю хозяина. — «Так, — говорит, — хлев свиной». И в глазах у него вдруг что-то промелькнуло, этакое что-то… — при этом рассказчик сделал неопределённый жест рукой. — «Веди нас туда!» — «Да помилуйте, вашескородие, гоже ли вам посещать такое грязное животное?!» А сам как будто замешался… «Веди, веди, нечего разговаривать, не твоё дело!» Приближаемся к хлеву, отворяем дверь, — стоит ог-гр-ромнейшая свинья! Ну, честное слово, больше коровы! Я таких и не видывал! Стала она всех обнюхивать и только что подошла ко мне, как вдруг ощетинилась, захрюкала и, круто повернувшись, улеглась на самой середине хлева. Тут, думаю, дело неспроста! Свинья-то, очевидно, учёная! «Уберите-ка с этого места свинью-то!» — приказываю. Это стоило огромнейших усилий. Но, когда, наконец, удалось выгнать свинью из хлева на двор, и когда навоз с пола был убран, на том самом месте, где улеглась было свинья, оказался… — рассказчик на мгновенье умолк, притаив дыхание, и, обведя слушателей вытаращенными глазами, добавил таинственным шёпотом. — Оказался… люк! Все обмерли. — Ну, тут я, конечно, — быстро докончил Коркин, — потребовал огня, лестницу… Спустились вниз… Ну, а остальное само собою понятно!
Он выпил залпом рюмку водки и начал сосредоточенно резать сыр. Слушатели — кто смеялся, кто серьёзно обсуждал событие. Контролёр Щуровский, вежливо привстав, взволнованным голосом обратился с вопросом к рассказчику, полный глубокого уважения и зависти к его геройству:
— Осмелюсь спросить вас, какие именно предметы, указывавшие на тайное винокурение, были найдены и конфискованы вами?
— Предметы?! — искренно изумился Коркин. — Какие предметы? Там уж ничего не было, всё убрано, а лет десять тому назад, я могу поручиться, наверно был тайный завод!
Компания разразилась дружным, гомерическим хохотом. Щуровский же обидчиво улыбнулся.
— Господа, перейдёмте в кабинет, здесь убирать станут! — предложил хозяин.
Коркин живо подскочил к делопроизводителю Петунину и, взяв его под руку, повёл в канцелярию, нашёптывая ему что-то на ухо.
Отчаявшийся в своём докладе Щуровский безнадёжно посмотрел вслед удалявшемуся в кабинет надзирателю и, захватив заветный портфель, со вздохом поплёлся в канцелярию, с целью упросить делопроизводителя напомнить о своём важном деле Терентию Яковлевичу.
Вошедшие вместе с последним в кабинет Рябинин и безмолвный Каткевич, зная всегдашнюю привычку своего начальника вздремнуть после завтрака, посидели минуту-другую и затем тоже вышли в канцелярию. Терентий Яковлевич, приказав предварительно делопроизводителю подать для просмотра текущие дневные бумаги, две-три из них подписал и, откинувшись на спинку кресла, мгновенно сладко заснул с потухшей папиросой в руке.
Прошло не более десяти минут, как Терентий Яковлевич сквозь сон услышал в канцелярии шум, крик и смех. Не успел он сообразить, кто бы мог это быть, как дверь вдруг распахнулась и на пороге показался мужчина средних лет, с заметной проседью в чёрных, курчавых волосах, с красивыми, правильными чертами лица, на котором особенно выделялись из-под густых бровей чёрные, живые глаза, блестевшие каким-то молодым задором. Одет он был по-русски — в чёрного сукна поддёвку, под которой виднелась шёлковая, малинового цвета, косоворотка и в высокие лакированные сапоги «гармонией». Звали его Владимиром Сергеевичем Чемодуровым. Это был общий в городе любимец и кум, застольный оратор, весельчак и собутыльник, всем и каждому с первого знакомства говоривший «ты». С Терентием Яковлевичем Чемодуров сошёлся на почве гастрономии, тем более, что оба были холосты. И сейчас в руках, вместе с не подходившей к костюму фуражкой интендантского ведомства, Чемодуров нёс с собой кулёк. Положив его и фуражку на окно, он троекратно поцеловался с хозяином, задав ему в то же время вопрос:
