— Какой, какой, Терентий Яковлевич?! — как буря ворвавшись в гостиную, с искренним интересом воскликнул юркий, небольшого роста молодой человек в форменной тужурке, делопроизводитель округа, Петунин, и тотчас же посоветовал. — К осетрине, по моему, самое лучшее — соус пикан!
— Конечно, хорошо и пикан, но ведь надо принять во внимание, — серьёзно возразил, здороваясь с вошедшим, надзиратель, — что на первое блюдо предполагается рассольник с томатом и капорцами, то есть, с той же приправой, какая кладётся и в пикан… Это будет однообразно. Э-эх, вы, верхогляды! Вот то-то, вы, молодёжь, всегда так: не разберёте в чём дело, не вдумаетесь, да и брякнете!.. По моему, под белым соусом сделать, — это так!
— Совершенно верно! — сконфузился делопроизводитель и постарался оправдаться. — Ведь, я не знал, что у вас на первое будет!
— Ну, так ты иди, Гаврюша. Соус я перед обедом сам сделаю… — приказал Терентий Яковлевич и, пристально взглянув в лицо Петунина, выразительно подмигнул глазом. — Видно, опять было дело под Полтавой? [И. Е. Молчанов «Было дело под Полтавой…». — Прим. ред.]
— А? Что? — густо покраснев, переспросил молодой человек, как будто не расслышал заданного вопроса, и тотчас же выдал себя. — Нет, честное слово, ничего не было, весь вечер дома просидел!
— Так это, значит, не вас певички-то на острове оставили?
— А вы почему знаете?! — побледнел и вытаращил глаза легкомысленный Петунин.
— Да уж знаю! — с хитрой улыбкой уклончиво ответил надзиратель.
— Скажите, Терентий Яковлевич, кто это вам насплетничал? — плаксиво стал приставать молодой человек.
— Ваш же приятель выдал! — смилостивился, наконец, Колесов и весь затрясся от смеха. — Сижу вчера я поздно вечером на балконе, — не спалось что-то, — гляжу: кто-то мимо на извозчике проезжает и кланяется… Присмотрелся хорошенько, податной инспектор. А где же, спрашиваю, мой-то? То есть, про вас, значит. Ведь, вы с ним неразлучны! На острове, говорит, остался. Как на острове? Зачем? Почему? Какое-то, говорит, акцизное злоупотребление раскрыл и попросил нас оставить его одного с двумя понятыми… из певичек!.. Но те, говорит, когда наша лодка стала отчаливать, сбежали от него и успели прыгнуть к нам. Он, говорит, страшно обиделся и сколько мы его ни уговаривали, возвратиться в город с нами вместе не пожелал. Всё-таки, говорит, мы ему полбутылки коньяку оставили, чтобы не прозяб!
После рассказа Терентий Яковлевич долго ещё колыхался от смеха и в заключение укоризненно покачал головой.
— Удивительные языки! Чихнёшь — на другой день по всему городу известно! — возмущённо воскликнул Петунин.
— Ну, ладно, ладно, идите с Богом в канцелярию! — успокоительно махнул надзиратель рукой и подумал: «Так, значит, рассольник и разварная осетрина. А что же на третье? На третье можно дыню или арбуз купить. Это я потом пошлю!» — решил он и, заслышав в канцелярии новый голос, направился туда.
При появлении начальства писцы поднялись с мест и отвесили поклоны. Колесов поздоровался с каждым за руку и обратился к только что явившемуся и протиравшему очки своему старшему помощнику, Рябинину, угрюмому, коренастому брюнету:
— А вы, Матвей Ильич, исполнили ту бумажку, что я вам третьего дня вручил? Уж очень мне надоедают с ней из губернского акцизного управления!..
— Испо-олнил! — раздался резкий, как у чревовещателя, теноровый голос Рябинина, причём он, доставая из портфеля нужную бумагу, вытащил вместе с нею какой-то фотографический снимок.
— Это вы что сняли? — подхватив фотографию, спросил делопроизводитель.
— Это «Мавритания» с задней стороны, а вон и вы выглядываете, — пошутил надзиратель, заглядывая на карточку через плечо Петунина.
— Уж вы скажете, Терентий Яковлевич! — покраснел молодой человек. — У вас непременно, где ресторан, там и я должен быть… Даже обидно, право!
— Да что вы, господа, какой ресторан? — серьёзно возразил помощник надзирателя. — Это то самое помещение в селе Смоленском, которое предназначено для открываемой казённой винной лавки… Здесь гораздо лучше видно, чем на плане… Сейчас вы смотрите общий вид помещения снаружи, а вот вам внутреннее расположение… — с этими словами Рябинин начал вынимать из портфеля карточки, одна за другой, поясняя. — Это вот — самая лавка; это — квартира для продавца; вот дворовые постройки… Жаль только — кладовая у меня не совсем ясно вышла!
Среди снимков нанятого помещения оказалась масса всевозможных других, которые, передаваясь из рук в руки, долго рассматривались с критическими замечаниями всей канцелярией.
Матвей Ильич был упорный фотограф-любитель. Он брал с собой аппарат, когда ездил даже в уезд на ревизии, снимая преимущественно не пейзажи, встречавшиеся по дороге, и не близких, знакомых, или чем-нибудь интересных людей, а, вообще, всё, что относилось к его специальности, как-то: винокуренные заводы, склады, казённые винные лавки и т. п.
— Ну, фотографии! Заводы да склады… Очень интересно! — со смехом сказал Петунин. — Постойте-ка, господа, я поищу у него в портфеле: нет ли там чего-нибудь попикантнее!
Рябинин, услыхав эти слова, обиделся.
— Ничего тут смешного нет! Певиц, извините, из «Мавритании» не снимаю, а только то, что может быть полезным для службы! — резко заявил он и стал вырывать у всех разошедшиеся по рукам снимки.
